Элиза рыдала. Слез не было, но сухие всхлипы разрывали грудь. Она склонилась над Олежкой. Он лежал в объятиях еловых веток. Царевна впряглась в длинную, сплетенную собственными руками веревку, и повозка поехала. Лицо ее было загорелым, но от несчастий казалось обугленным. Одежда запылилась и уже никто не признал бы в ней царевну. Элиза, изможденная, вошла в деревню, и вокруг нее начали собираться люди.
— Ведьма! — кричали они.
— На костер!
Люди отвязали ее от повозки. Бросили у ее ног хворост. Кто-то даже принес березовые дрова, те самые, что хранят на самые морозные зимы. Руки Элизы дернули и прижали к столбу. Запястья кровоточили. У ног заплясал огонь. Она подняла голову, ее длинные волосы растрепались, и она увидела в вечернем небе белое пятно. Белое пятно среди закатного неба — малиновых, фиолетовых, желтых нитей. Хоть сейчас — доставай иглу и заканчивай картину. Пятно приближалось — и она узнала его. Он летел не один. Он сделал крюк вокруг села и исчез. Люди испуганно загудели, кто держал вилы, кто дубины. Но она знала, что все это — ничто перед его всепоглощающим ужасом.
Над головой раздались хлопки крыльев.
— Дьявольское отродье, ее слуга!
— Смотрите, у него на спине — девочка!
Он опустился на толпу, как туман, и она почувствовала, как он срывает с нее веревки. Элиза слышала, как сквозь туман в них летят вилы, и она почувствовала, как трезубец пробил ее тело. Ее тело и его крыло. Острие пригвоздило их к столбу. Туман рассеялся и прежде, чем на них обрушился град ударов, она зашептала:
— Я невиновна!
— Нет, ты виновата, — вымолвил лебедь.
Он обвил ее тело, закрыл своими крыльями, и в объятиях друг друга они умерли.
На холме, чуть в стороне от костра, где лежало тело Олежки, рыдала девочка. Ее утешала старушка. Старушка была милой и доброй, и, хотя сегодня она обрела и потеряла внука, она хотела утешить потерявшееся дитя. Она увела девочку в дом, вытерла слезы и посадила в ушат с горячей водой. Когда она терла ей спину мочалкой, она увидела, что из лопаток торчит лебяжий пух.
— Дитя, да ты ангел!
— Нет, бабушка, я царевна-лебедь, — вымолвило дитя.