Красный Лог

И вот нагрянуло новое испытание для народа, – наш «добрячок-старичок», глава Правительства СССР Н.С. Хрущев издал очередной указ – поля повсеместно и безоговорочно засеять кукурузой, на манер американских фермеров, хотел, наверное, «как лучше», но получилось «как всегда». Кукурузная компания, навязанная народу, привела к тому, что к 1962 году хлеба не стало, как в войну, вернее, продавали его теперь по талонам и спискам учета едоков в семье, но зато прилавки магазинов были завалены банками с кукурузным сиропом. Нам памятны эти нескончаемые хлебные очереди у магазинов, которые занимали глубокой ночью, под дождем и снегом, простаивая в ожидании привоза свежего дефицита.

Однажды в разгар лета по Логу пронеслась заманчивая весть о том, что на сенокосные работы в соседнее село Георгиевка набирают желающих подработать, и мы двинулись гурьбой из шестнадцати человек, одержимые желанием заработать кто на велосипед, другие на зимнюю одежду и обувь…

Возле избы Правления нас встретил молодой мужик с лукавым прищуром и весело спросил: «Курящие есть? Не стесняйся, шаг вперед!..» Ровно половина нашей братии курили с семивосьми лет или «баловались», – немного подумав и помявшись, они вышли вперед.

– Значит, так – продолжал, разглядывая нас, бригадир;

– Кругом сухостой и сено, солнце печет нещадно, дождей нет, если полыхнет – сгорит все к чертовой матери вместе с деревней, никакие пожарники не успеют спасти… Вникаете? Рабочий день с шести часов утра до восьми вечера, обед будем привозить в поле, никаких разборок и драк, а также больничных. Вас расставят в звенья по три человека, и если кто-то отсутствует, то его заменить некем, звено уходит на простой, зарплаты нет. Ясно?

Пацаны не всё понимали толком, но то, что работа предстоит нелегкая, где не «забалуешь», – было понятно.

– Будете сгребать конными граблями скошенное сено в валки, валки собирать граблями в копны, затем вилами в стога. Коней поить, кормить, чистить, запрягать и прочее будете самостоятельно, как запрягать покажет конюх, и он кивнул головой в сторону шестнадцатилетнего крепыша по имени Тольша.

– А теперь, желающие работать, – сдать спички и папиросы, махорку тоже и за мной к конюшне. Все до единого выложили на лавку у крыльца содержимое карманов, с этого момента начиналась наша трудовая биография, где нам предстояло узнать и ощутить на себе с каким трудом зарабатываются эти самые большие деньги. Ездовыми, для управления лошадью, впряженной в двухколесную железную грабельную телегу назначили тех, кто постарше и сильнее, остальным раздали вилы и грабли.

На следующее утро после первого рабочего дня мы встали чуть живые, болело буквально все, а двое наших вышли и молча побрели в сторону города, их никто не упрекал, не задерживал, каждый делал свой выбор; или терпел, или надламывался, как многие до них, – позже мы узнали, что некоторые мужики, пришедшие на заработки, не выдержали и ушли. Первые два-три дня были настоящим испытанием на выносливость, зато потом все наладилось, все освоились, включились в рабочий режим и работа пошла веселее, увереннее. Все поняли главное, – они справляются с заданиями не хуже взрослых, появился азарт и желание доказать всем, что это уже не дети, а вполне взрослые, самостоятельные люди.

Самым сложным и увлекательным делом оказалось общение с лошадьми, а их было шесть разномастных, больших и сильных, не всегда покладистых и смирных животных. Норовистый, непредсказуемый Воронок, скачущий галопом к водопою, внезапно мог остановиться как вкопанный, и седок летел через голову, рискуя покалечиться, кубарем на землю. Пожилая, рыжая с проседью Ломиха входила по брюхо в воду с седоком, не торопясь, со свистом цедила сквозь зубы прохладную влагу, а затем медленно заваливалась на бок, желая притопить «помеху» на спине. Или гнедой Красавчик с густой гривой и стриженной челкой, махнашками вокруг казанков и копыт, всегда норовил зайти спереди и лягнуть лошадь в грудь или куснуть молодыми зубами то за ногу, то за плечо… А еще была в конюшне одна лошадка белой масти, трехлетняя резвая кобылка Красавица, которая вынюхивала у всех подошедших ладони в поисках корочки хлеба, и часто ее находила. Эту ласковую и умную лошадку конюх Тольша запрягать не давал, жалел ее и берег от изнурительной работы под жарким солнцем, от злобного натиска полчищ кровососущих оводов и слепней, влекомых запахом пота лошадей, оберегал, как старший брат свою сестренку.