Красный Лотос

– Не понимаешь, – повторил Дух. – Объясню по-другому. Мудрецы говорят, что в конце жизни все кажется идеальным, потому что единственное, чего хочет человек в конце жизни, это… жить дальше. Жить больше, а раз уж это невозможно, то человек грустит по своим воспоминаниям. По жизни. Потому что то, что мы теряем безвозвратно, кажется нам идеальным – когда его уже нет. Мы начинаем ценить те вещи, которые больше никогда не будут с нами. А тем временем самурай точно знает, что однажды он погибнет. В бою, в поединке или от собственной руки, если запятнает свою честь. И поэтому он знает, что должен постоянно совершенствоваться, ибо знает, что его путь – смерть, а не наивная тоска по прошлому. Теперь понимаешь?

– Да, – радостно согласился Акинобу. – Теперь да! А можно… Можно спросить тебя еще о чем-нибудь, господин?

– Спрашивай.

– Мудрецы тоскуют по уходящей жизни, а путь самурая – самосовершенствование. А каков твой путь, господин? В чем твоя цель?

Дух поднял кубок, выпил глоток чая, отставил в сторону.

– У меня нет никакой «собственной цели».

Акинобу был потрясен.

– Как же это?! Это неправда, господин! – запротестовал он. – Я ведь слышал, что Дух сражается за своего господина… или госпожу. Что он лучший из воинов, способен победить сотню самураев в открытом бою!

– Только сотню? – спросил Кентаро с улыбкой. – А не тысячу?

Мальчик погрустнел и замялся:

– Я слышал про сотню.

Дух вновь серьезно посмотрел на мальчика.

– У меня нет цели, – сказал он. – Я и не могу иметь цель, потому что цели бывают у людей. А я всего лишь инструмент, инструмент в руке моей госпожи. Я должен ее защищать, служу для этого.

– Но ведь ты человек, господин! Я же вижу!

– Ну да, у меня есть руки, ноги и голова. Делает ли это меня человеком? Нет, мальчик. Понятие «быть человеком» состоит из многих элементов. Я бы тебе описал, каких именно, что делает человека человеком, но это тема для другого дня и другого разговора. Может быть, мы его и проведем. А сейчас могу сказать тебе одно. – Он сделал еще глоток чая. – Я знавал людей, которые не были людьми. Чудовища в человеческой коже. Настоящие монстры. Они были злыми, испорченными до мозга костей. Жестокими. И они не были людьми, хотя на первый взгляд людей и напоминали.

– Ты убил их? – В мальчике проснулся мужчина.

– Некоторых да.

– А остальных?

– А остальные все еще ходят по земле. Многих из них я даже не встречал и надеюсь, что и ты с ними не встретишься. Не тело делает человека человеком, а то, что у него здесь. – Он указал на голову мальчика. – И здесь, – указал на его грудь, а точней, на сердце. Потом спокойно допил чай.

Акинобу долго раздумывал над этими словами; наконец допил и свою чашу.

– Я не до конца понимаю это, господин, – признался он, – но я постараюсь понять.

– Постарайся. А теперь иди, возвращайся к родителям. Я знаю, что ты хотел увидеть мою госпожу. И увидишь ее, но в другой раз. Возвращайся к родителям.

– Слушаюсь, господин!

Мальчик встал и поклонился, имитируя поклоны крестьян Красному Лотосу, когда та въезжала в крепость. Кентаро лишь кивнул ему.

Выходил Акинобу все же медленно, то и дело оглядываясь на Духа, который, судя по всему, выпил весь чайник.

– Понравился ли тебе чай, господин? – спросил он еще напоследок.

– Да, – ответил Дух, – но все же это был не идеальный чай.

Когда Акинобу добрался до дома, было уже темно. Зимой солнце быстро скрывалось за горами.

Он снял сандалии перед входом и беззвучно вошел в дом. Думал, что двигается тихо. Представлял себе, что он – Дух.

Отец сидел в главной комнате. Сидел на полу в странной, но явно удобной для него позе, с поджатой под себя правой ногой и выпрямленной далеко вперед левой. Он снова вырезал очередную статуэтку Мудреца – полного пожилого мужчины в кимоно, сидящего в позе лотоса и созерцающего вселенную. Вот только статуэтки отца не изображали Мудреца спокойным, тихим, благообразным старичком, вовсе нет! Изображали они мужчину с лицом, искаженным гневом. Мудрец, возникающий под резцом отца, всегда был воплощением ярости.

Ступня отца гнила. Была опухшей, покрытой красноватыми и зеленоватыми ранами. Но сейчас было еще не так плохо. Летом, когда становилось тепло, она причиняла отцу настоящие мучения. Не помогали любые количества саке.

Сейчас отец тоже пил саке. Он всегда пил, когда вырезал фигурки Мудреца.

– Ты вернулся, – гортанно бросил он Акинобу.

– Да, отец. – Сын остановился и поклонился. Ожидал выговора, но не получил его.

– Хорошо. Берегись самураев, сын. Они опасны. Берегись.

– Да, отец. Но самураи… Госпожа Красный Лотос, я видел ее!

– В самом деле?

– Да!

– И какая она?

Мальчик заколебался.

– Красивая, – ответил он все же правдиво.

Тогда отец удивил его.

Улыбнулся.

– Твоя мать тоже была красивой, знаешь?

– Да, ты говорил, отец.

– Ты похож на нее. Иди сюда, скажи, нравится тебе этот Мудрец?

Акинобу приблизился, поморщившись от запаха гниющей ступни отца.

– Да, – опять правдиво ответил он. – Но Мудрец сердится. Как всегда.

– Он зол, это правда.

– Почему?

Отец на минуту задумался.