Красный Марс

Он еще не бывал в этой части большой системы каньонов — до того, как построили Трансмаринерское шоссе, сюда было чрезвычайно трудно добраться. Это зрелище, несомненно, захватывало дух: между уровнем края и дна каньона Мелас было целых 3000 километров, и с его края открывался вид, как с борта планера. Противоположная стена каньона отсюда была еле видна: ее пик высился над горизонтом, а между двумя утесами лежал широкий простор Меласа, сердца всей системы Маринер. Он едва различал промежутки в далеких скалах, которые обозначали входы в другие каньоны — Ио на западе, Кандор на севере, Копрат на востоке.

Джон бродил по неровному краю более часа, много раз подолгу смотря в бинокли своего гермошлема через забрало, стараясь захватить как можно больше величайшего каньона Марса, приходя в восторг от красных пейзажей. Он бросал камни в пропасть, глядя, как они исчезают, говорил сам с собой, пел, подпрыгивал на мысках, будто исполняя какой-то неуклюжий танец. Затем, ощущая прилив сил, вернулся в марсоход и проехал немного вдоль обрыва, до того места, где начиналась скальная дорога.

Здесь Трансмаринерское шоссе превращалось в одиночную асфальтированную линию и спускалось по гребню огромного склона, тянувшегося от южного края ко дну каньона. Это странное образование, известное как отрог Женева, указывало на север почти перпендикулярно утесу, прямо на каньон Кандор. Отрог так идеально подходил для прокладки дороги, что казалось, будто его специально построили для этой цели.

Тем не менее, он был довольно крутым, и дорога на всем своем протяжении тянулась серпантином, чтобы сохранять уклон в пределах допустимого. Сверху все это хорошо видно, тысячи петель, уходящих змейками по гребню, словно желтая нить, прошившая пятнистый оранжевый ковер.

Бун ехал по этой чудо-дороге осторожно, поворачивая руль марсохода то вправо, то влево, снова и снова, раз за разом, пока ему не пришлось остановиться, чтобы дать рукам отдохнуть, а заодно посмотреть назад и вверх на южную стену, которую оставил за спиной. Она действительно выглядела крутой и была усеяна узором бороздок, оставленных ветрами. После этого он проехал еще полчаса, делая виражи то влево, то вправо, снова и снова, пока дорога, наконец, не потянулась вниз по вершине ровного гребня, доходящего до самого дна каньона. Внизу стояло несколько транспортных средств.

Как выяснилось, здесь находилась швейцарская команда, только что завершившая строительство дороги, и он заночевал с ними. В группе было человек восемьдесят — в основном молодых, женатых, говорящих на немецком и итальянском языках и, к счастью для него, на английском — причем с несколькими разными акцентами. С ними были дети, кошки и мобильная теплица, где росло полно трав и садовых овощей. Вскоре они уедут, как цыгане, караваном, состоящим преимущественно из землеройных машин. Они собирались двигаться к западному концу каньона, чтобы проложить дорогу через Лабиринт Ночи к восточной окраине Фарсиды. Затем планировалось строительство новых дорог — вероятно, на купол Фарсида между горами Арсия и Павлина и еще одна к северу от Эхо-Оверлука. Они еще не знали этого наверняка, и Буна удивило то, что им все равно — они собирались провести остатки своих жизней, строя дороги, и им было неважно, которая станет следующей. Действительно бродячие цыгане.

Они убедились, что каждый ребенок пожал Джону руку, а после ужина Бун произнес короткую речь, как всегда, бессвязную, об их новой жизни на Марсе.

— Когда я вижу вас, ребята, здесь, я становлюсь по-настоящему счастливым, потому что это часть новой модели жизни, у нас есть шанс создать здесь новое общество, все меняется на техническом уровне, и на социальном должно также меняться. Я не очень хорошо себе представляю, каким будет новое общество, не так просто такое представить, но я знаю, что оно будет, и думаю, вы и все другие небольшие группы, живущие на поверхности, уже постигают это на практике. И я, глядя на вас, могу уже догадываться, каким вы его создадите.

Это было правдой, хотя он просто ходил вокруг да около темы, играя на ассоциациях, выдергивая все, что застряло у него в мыслях. А они слушали, сияя глазами в свете ламп.

Позднее он уже сидел с некоторыми из них в кругу, освещенном единственной лампой, и они проговорили всю ночь. Юные швейцарцы расспрашивали его о первом полете, первых годах в Андерхилле — и то и другое казалось им чем-то мифическим, но он рассказывал, как все было на самом деле, и они смеялись. И сам спрашивал о Швейцарии, как она была устроена, что они о ней думали, почему очутились здесь. Молодая блондинка рассмеялась, когда он об этом спросил.