Красный Марс

— Думаю, мне пора совершить еще одну прогулку, — сказал он вместо: «А как же я? От чего бы я стал чувствовать себя лучше?» — и, насилу заставив себя сдвинуться с места, ушел. Голая равнина, окружавшая лагерь, казалась картиной некого постапокалиптического отчаяния, миром кошмара. И все же ему не хотелось возвращаться в их маленький уголок искусственного света, подогретого воздуха и тщательно подобранного цвета — цвета он выбирал в основном сам, применяя новейшие знания из теории цветовой выразительности. Сейчас он понимал, что некоторые ключевые положения, на которых эта теория основывалась, были совершенно не применимы здесь. Эти цвета были неправильными или, что еще хуже, неуместными. «Обои из ада».

Фраза родилась в его разуме и слетела с губ. «Обои из ада. Обои из ада». Раз уж они все равно сходили с ума… С их стороны было безусловной глупостью отправить лишь одного психиатра. На Земле каждый психиатр сам посещал психиатра — это было частью работы, принималось как данность. Но его психиатр находился в Ницце, в лучшем случае в пятнадцати минутах, необходимых для передачи сообщения. Мишель общался с ним, но помочь тот не мог, потому что не понимал его по-настоящему. Он жил в тепле, мог выходить на улицу, был (насколько полагал Мишель) в удовлетворительном психологическом состоянии. Тогда как Мишель работал доктором в общежитии, расположенном в адской тюрьме, — доктором, который сам был болен.

Он не мог приспособиться. Каждый справлялся с этим по-разному, это зависело от характера. Майя, направлявшаяся теперь к шлюзу, сильно отличалась от него по нраву и чувствовала себя здесь совсем как дома. Более того, как он считал, она даже не замечала того, что ее окружает. И все же кое в чем они были похожи — уровнем лабильности-стабильности: и он, и она были лабильны. Однако по ключевым показателям они отличались; уровень лабильности-стабильности необходимо было оценивать вместе с весьма различными наборами характеристик, сгруппированных под названиями «экстраверсия» и «интроверсия». Это было великим открытием прошлого года, благодаря которому разложились по полочкам все его размышления о нем самом и его переменах.

Прогуливаясь в сторону Алхимического квартала, он сопоставлял утренние события со своей новой характерологической системой. «Экстраверсия — интроверсия» — одна из наиболее изученных систем во всей теории психологии, она имела множество свидетельств, взятых из различных культур, и это подтверждало объективную реальность понятия. Не как простую двойственность: нельзя повесить на человека ярлыки таких качеств, как социабельность, импульсивность, переменчивость, общительность, дружелюбие, активность, живость, возбуждаемость, оптимизм и другие. Эти свойства исследовались так обширно, что взаимозависимость некоторых из них стала статически достоверной. То есть понятие было реальным, весьма реальным! Физиологические исследования даже показали, что экстраверсия связана с низкой корковой активацией, а интроверсия — с высокой. Поначалу Мишель считал, что должно быть наоборот, но затем вспомнил, что кора сдерживает нижние центры мозга, поэтому при ее низкой активации становится возможным экстравертное поведение, тогда как высокая активация оказывает подавляющее действие и ведет к интроверсии. Это объясняет, почему распитие алкоголя — депрессанта, понижающего корковую активацию, — приводит к более возбужденному и несдержанному поведению.

Поэтому весь набор экстравертных и интровертных черт, вместе со всем, что они говорят о характере человека, можно вычислить по группе клеток в стволовой части мозга, называющихся восходящей активизирующей ретикулярной системой, — зоной, определяющей уровень корковой активизации. Следовательно, их поведение обусловлено чистой биологией. «Такой вещи, как судьба, не существует», — сказал Ральф Уолдо Эмерсон[49] спустя год после смерти своего шестилетнего сына. Зато их судьбой была биология.

Но было еще кое-что в системе Мишеля. Судьба все-таки была не простым выбором из двух альтернатив. Недавно он начал задумываться об индексе автономного баланса Венгера, в котором использовалось семь показателей, определяющих, какие ветви преобладают в автономной нервной системе — симпатические или парасимпатические. Симпатическая ветвь реагирует на внешние раздражители и приводит организм в действие, так что люди, у которых она преобладает, более возбуждаемы. Парасимпатическая ветвь, напротив, способствует привыканию организма к раздражителям и восстанавливает гомеостаз, благодаря чему организмы с преобладающей парасимпатической ветвью довольно спокойны.

Даффи предложил называть эти два типа лабильными и стабильными, и эта классификация, пусть она и менее распространена, чем связанная с понятиями экстраверсии и интроверсии, столь же твердо основывается на эмпирических данных и столь же полезна для понимания разновидностей темперамента.