Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Антикоммунистическое движение испытывало дефицит мучеников.

Три лидера Альянса умерли от сердечных приступов, не выдержав напряжения горького конфликта, в котором им постоянно вонзали ножи в спину те, кто должен был бы сражаться на их стороне. — The Vigil, 1951.

Погибшие лидеры — это Вуд, Флеминг (умер 6 января 1949-го на 60-м году жизни) и Макгиннес (умер 4 декабря 1950-го на 57-м году).

Альянс после Вуда возглавил Гейбл, затем — Роберт Тейлор, с конца 1948-го — Джон Уэйн, как ни странно, в Альянс вступивший только в 1947-м: с его именем ассоциируется вакханалия «черных списков».

Я не вписывался в Альянс, потому что предпочитаю бить в свой собственный барабан. По просьбе Уорда Бонда я выполнял кой-какую неофициальную работу для Альянса, типа под прикрытием, можно и так сказать.

Джон Уэйн «под прикрытием»: сильный образ.

Опыт работы с коммунистами Уэйна богаче, чем у Вуда. В 1940-м он сыграл бежавшего от нацистов врача в фильме коммуниста Ворхауса «Обращение на Запад» по сценарию Орница, о партийности которого не знали только слепоглухонемые. Работа с Уэйном, идеально подчинявшим свое актерское эго режиссерской воле, доставила Ворхаусу «чистое удовольствие». В 1942-м Уэйн играл британского летчика, спасенного борцами Сопротивления, в фильме коммуниста Дассена «Снова вместе в Париже». На съемках «Возвращения на Батаан» (1945) он снова имел дело с двумя коммунистами: режиссером Дмитриком и сценаристом Беном Барцманом. Политический конфликт, то ли случившийся на съемках, то ли нет, участники вспоминают восхитительно противоречиво.

Уэйн говорил, что, услышав, как красные подшучивают над религиозностью консультанта — полковника Джорджа Кларка, реального героя битвы за Батаан, — он взял быка за рога, поинтересовавшись у Дмитрика, коммунист ли он. Дмитрик соврал, что нет, но уточнил: «Если американские народные массы захотят коммунизма, это пойдет во благо нашей стране».

Что ж, понятно: слово «массы» не используются в западных странах, и я точно узнал, что он коммунист. Но надо было делать фильм, и я занялся своей работой. — Уэйн.

Странно, но сам Дмитрик утверждал, что Уэйн не догадывался о его партийности.

Он был забавным парнем, конкретно вкалывал. Мы хорошо ладили и даже вели совместные дела через одного бизнес-менеджера.

О’кей, Дмитрик — предатель, верить ему нельзя. Барцман — другое дело, ему врать незачем. О его партийности Уэйн, надо полагать, был осведомлен. Иначе бы, когда их знакомили, не произнес: «Для друзей я — Герцог. (Пауза.) Ну, и для тех, с кем работаю, тоже».

Когда Барцман заметил, что Уэйну не стоит прохаживаться насчет Красной армии, без которой Америка проиграла бы войну, актер напомнил о пакте:

Я ничего не имею против русского народа, я против коммунистов. Я тебе скажу: когда война кончится, сталинское коммунистическое государство будет величайшей угрозой для нас.

Барцман парировал: из-за таких речей и начинаются войны. «Русские будут нашими друзьями».

Последнее слово, по версии Уэйна, осталось за ним: «Вашими друзьями» (не избежать неуместных ассоциаций с тостом Кадочникова в «Подвиге разведчика»: «За нашу победу!»).

По словам Нормы Барцман, ее муж и Уэйн подружились. Хлопая Бена по плечу, Уэйн называл его «чертовым коммунистом», а Барцман ласково аттестовал друга «фашистом».

Уэйн изводил Бена: «Знаешь, сколько мне стоит каждая сигарета по вине вашего человека в Белом доме? Два доллара штука». — Норма Барцман.

Когнитивный диссонанс объясним просто. Уэйн, который в 1930-х, по словам Генри Фонда, про политику вообще ничего сказать не мог, слишком убедительно вошел в образ рыцаря антикоммунизма. Но соответствовать образу в жизни, а не на экране, мешало одно: во время войны богатырь Уэйн, как ни старался, так и не попал не то что на фронт, но даже в армию. Даже в бейсбольный взвод, как Рейган, не попал. Обстоятельства постоянно складывались как-то кособоко. Дикий Билл уже принял Уэйна в УСС, но генеральское письмо по ошибке ушло на адрес бывшей жены актера, а та из вредности его утаила. Тем временем даже ненавистный очкарик, коммунист-сибарит Трамбо устроился военкором на Тихоокеанский фронт.

Всему можно найти гениально простое оправдание: Уэйна никто не видел на фронте лишь потому, что невидим был сам его фронт. Из окружения Уэйна разлетится леденящая история. В Нью-Йорке в 1949-м Сергей Герасимов узнал и тут же доложил Сталину о страстном антикоммунизме Уэйна. Сталин очень огорчился (ведь Уэйн — его любимый актер) и снарядил в Голливуд убийц.