Красный падаван

— Всё в порядке у Вас пока с результатами, товарищ Тихонравов, машины идут в войска, — сказал он, подразумевая БМ–13, — что со вторым вариантом?

— Да–да, второй, — кашлянул польщённый профессор, — тут несколько проще: принцип движения у данных аппаратов — не реактивный. Нет, — качнул он головой, опережая вопрос, — мы этого принципа пока не знаем.

Берия энергично потёр ладони: цель была определена. При решении любой задачи самое главное — верно определить цель.

— Как это «не знаем»? Не знать — стыдно. Надо узнать, — Он поправил пенсне, — Вот что, товарищ Тихонравов: Вы должны в сжатые сроки разобраться в технологии гостей.

— А почему Вы решили, что это их технология? — со сдержанным удовольствием спросил ракетчик.

— То есть как? — несколько опешил нарком, — А чья же?

— Товарищ Берия, — с тихой убедительностью произнёс профессор, чуть подаваясь вперёд, — их решения технически безобразны, посмотрите: такую явно избыточную мощь — и впихнули в грубую прямоугольную коробку. Я не верю, что задачу нельзя было решить изящнее, и полагаю, что они владеют этой технологией, но сути её в действительности не понимают.

В словах Тихонравова было совсем не много смысла. И всё же Берия не стал бы Берией, если б не научился видеть зерно истины в таких вот полуэзотерических суждениях людей науки.

Учёный, — настоящий учёный, — всегда отвергает мистику — и всегда сам немного мистик. Он запросто игнорирует вбиваемые с детства стереотипы, благоразумие, пошлую житейскую мудрость — если весь этот глинобитный балласт мешает ему докопаться до сути. Привычка к каждодневному вниканию в устройство мира сильно способствует презрению к этому самому устройству, потому что учёный, — настоящий учёный, — видит свою цель не в простом понимании, о нет! — он жаждет управлять, менять мир под себя, под свои представления о том, как мир должен быть устроен. В этом смысле всякий учёный, — настоящий учёный, — есть большевик.

Большевику ненавистно, что одни люди могут жить на слезах, поте и крови других людей — учёный не может вынести, что человек не умеет летать, подобно птице.

Ему говорят: так уж заведено.

Ему говорят: смирись, что было, то всегда будет.

Ему говорят: ты разобьёшься.

А он, чудак, только смеётся, сплёвывает юшку, да сызнова лезет на колокольню, излаживая парусиновые крылья. Нет в чудаке ни вины, что взбаламутил вечное подлое болото, ни тем более смирения перед этой серой тьмой. За то и будет в конце концов его победа, ибо на его стороне великая правда, а великая правда есть великая сила. И не важно, сколько раз ломались твои крылья — не ты, так дети твои всё равно полетят, успей только нарожать. А и не успеешь — невелика беда, потому что пока ты строишь крылья, в любом, самом отчаявшемся, самом бескрылом поколении найдутся дети, крылатые дети, которые пойдут за тобой с горящими глазами, чтобы стать настоящими — настоящими учёными, настоящими большевиками.

Ты, главное, строй.

— Вот что, товарищ Тихонравов, — сказал Берия, вставая, — мы сейчас под Балашихой строим… аэродром. Вы понимаете. Сейчас поедете со мной, осмотритесь на месте.

— Да нет, на месте осмотримся. Технически базу можно поставить почти где угодно, поверхность не критична.

— Ну как не критична? — спросил Половинкин, — в болоте ты будешь лагерь разворачивать? Хотя да, нам же не надолго — «Тень» достанем и улетим. Комары зажрать не успеют.

— Комары? — насторожился капитан, — местные хищники?

— Хищники, хищники: кровь сосут, — с удовольствием согласился Коля, отмечая про себя очередное несовершенство автоматического переводчика. За прошедшее время серьга успела стать привычной, почти родной частью уха. Вроде комариного укуса, только не закровит.

— Гнус, — догадался Окто, — это ерунда. У вас вообще планета тихая, опасного зверья почти нет.

— Медведи, тигры есть, кашалоты, — с некоторой обидой завёлся было Половинкин, но десантник только отмахнулся:

— Говорю же, ерунда. Я по всей Империи службу тянул, чего только не видал. И вот что я тебе скажу: самый страшный хищник во вселенной — это…

— Человек! — блеснул эрудицией Коля. Он читал книжки.

— Какой человек, зачем человек? — присвистнул Окто, — Виищокк — вот самый страшный хищник. Ты бы видел клешни! Человеку против такого шансов ноль.

Капитан призадумался.

— Хотя если ты про Владыку Вейдера или вашего…

— Тихо! — прошептал Коля, указывая на дорогу. Кусты на той стороне шевельнулись, потом ещё раз, — Вот эти ребята. Планшет доставай–ка.

— Что вы маячков себе не напечатали? — ворчливо отозвался Окто, вытаскивая из заспинного кармана свой крошечный плоский телевизор.

— Не знаю, — рассеянно сказал Половинкин, — нет у нас никаких маяков, мы ж не на море. Как тут опять фотокарточку включить? Сюда нажать? Ага…