Красный падаван

Сам Берия всегда сознавал себя прирождённым технарём, и с технарями общался постоянно: танкостроители, оружейники, авиаконструкторы — проще было назвать отрасль промышленности, к которой он не имел бы отношения. Он хорошо знал, как трепетно те же авиаторы относятся ко внешней красоте проектируемых самолётов, как вылизывают каждую деталь их облика. Это ни в малейшей степени не было прихотью: закинуть в небо можно и топор — но как закинуть его быстрее, выше, сильнее всех? Так вот и добивались повышения лётных качеств, защищённости, надёжности и простоты эксплуатации — в самолёте, как в человеке, должно быть прекрасно всё. С древних греков повелось: что уродливо, то не правильно.

Челнок союзников выглядел так, словно его создателям было наплевать и на красоту, и на лётные качества машины. С древними греками они тоже, судя по всему, знакомства не водили. Конечно, привлекательность — понятие субъективное, хотя и «Тень», и переданные изображения «Палача» производили впечатление опасного, хищного, надменного — но неоспоримого изящества. А вот этот транспортный корабль, который союзники справедливо именовали «Титаном», был откровенно уродлив и, — всем нутром чувствовал Берия, — летать не должен.

Aэродинамика — штука объективная, её не обманешь.

Хотя можно попытаться сломать грубой силой.

Профессор Тихонравов, рассматривая изображения «Титана», высказался по этому поводу вполне определённо:

— В безвоздушном пространстве об аэродинамике говорить, как Вы понимаете, не приходится. Другое дело — в атмосфере, но для атмосферы эта машина не то что не предназначена…

— Если «не предназначена», то что? — поторопил его Берия несколько более резко, чем намеревался. Нарком торопился в Балашиху, затем предстояло тяжёлое совещание: было необходимо согласовать действия осназа и регулярный частей РККА, чтоб в горячке эвакуационной операции не постреляли друг друга — война, всякое случается. Но кроме него сейчас лиц с достаточным уровнем допуска, — и достаточным уровнем понимания, — не было, приходилось распределять время буквально по минутам.

Ракетчик, видимо, почувствовал напряжение, но истолковал его по–своему.

— Нет, товарищ Берия, судя по заявленным характеристикам, летать эта машина, несомненно, будет. Только сопротивление воздуха она, Вы знаете, преодолевает не за счёт аэродинамической формы, а исключительно грубой силой. И в воздухе держится примерно так же.

— Настолько мощные ракетные двигатели? — предположил нарком.

— Мощные, — согласился Тихонравов, — только не ракетные.

— Пропеллеров нет, крыльев нет — остаётся ракета, разве нет?

Профессор покачал головой:

— Исключено. Сравните заявленный объём груза с геометрическими размерами аппарата.

Берия быстро прикинул в уме значения. Выходило, что топливо в челноке должно занимать в несколько раз меньше места, чем в современных самолётах.

— …А ракетный двигатель должен быть намного прожорливее, — закончил он вслух, задумчиво разглядывая знакомые рисунки.

Учёный разложил листы в ряд:

— Совершенно верно. Потому что самолёт отталкивается от воздуха — от внешней среды, а ракета только от того, что несёт с собой. Но в данном случае запас топлива явно и заведомо недостаточный, а форма корпуса, как Вы видите, исключает планёрный принцип создания аэродинамической подъёмной силы.

Он вздохнул, тупым концом карандаша обводя особо уродливые элементы конструкции на изображениях.

— И как же он летает? — спросил прагматичный Берия.

— Тут вариантов два плюс один. Нулевой: мы чего–то не понимаем.

— Мы всегда чего–нибудь не понимаем, — заметил Лаврентий Палыч.

— Верно, — с очень серьёзным видом кивнул Тихонравов, — поэтому данный вариант имеет место по умолчанию и на дальнейшие рассуждения влияния не оказывает. Поэтому переходим к варианту первому: товарищи гости научились свёртывать пространство.

— Это как? — изумился нарком, забывая даже кинуть взгляд на часы. Разговор с ракетчиком приобретал неожиданную значимость: обеспечить Красную Армию такими «титанами» — да это же!.. Если, конечно, товарищ профессор знает, как сворачивать это самое пространство.

— Не знаю, товарищ Берия. — честно ответил профессор. — Есть такая математическая теория, которая гласит, что каждая точка нашего мира одновременно вмещает в себя неограниченное количество других точек, нам не видимых и не доступных. Топливо можно заранее в эти параллельные точки как бы положить, а потом, — по мере надобности, — как бы доставать. Но я этот вариант отвергаю в силу его откровенной фантастичности.

«Да, ты не Колмогоров», подумал Берия, много общавшийся с математиком в последнее время, «уж того–то такой ерундой, как фантастика, не напугаешь».

— Математикам в этом смысле проще — они не сдержаны необходимостью сверять свои выкладки с реальностью, — продолжал Тихонравов, — а у нас не так: страна выделяет средства на исследования — страна требует, чтобы исследования приносили явный практический результат.

«Тоже верно», подумал Берия, мысленно извиняясь перед ракетчиком.