Красный падаван

— Та-ак, — с расстановкой произнёс фюрер, — однако ваш профессор Оберт утверждает, что на Земле нет технологии для вывода в космос объекта таких размеров.

— Так точно, мой фюрер. Оберт также указывает, что в 1929 году консультировал Фрица Ланга, режиссёра фильма «Женщина на Луне».

— Помню, разумеется, помню. Это кино про женщину на Луне.

Гитлер гордился своей памятью.

— Именно так, мой фюрер, — с уважительным поклоном продолжал Каммхубер. — Если земной человек мог отправиться на другую планету в рукотворном летательном аппарате…

— Да, — неожиданно задумчиво произнёс Гитлер, опираясь на стол. — Я чувствовал, я всегда чувствовал. Этот день не мог не настать.

Присутствующие почтительно внимали.

— Кто вообще сказал, будто аппарат представляет для нас угрозу? Почему вы решили, что он вообще является бомбардировщиком? — ничего подобного Каммхубер вовсе не утверждал, но явно понимал, что ответ фюреру, в общем-то, не требуется, и благоразумно не мешал тому визионерствовать. — Что вы там пишете, сколько он уже висит над Рейхом? Рукотворный аппарат, и сперва он появился в России, сперва в России… Если на Земле его создать не могли, остаётся одно: это чудо инопланетной техники. Но не враждебной, не враждебной нам техники! Очевидно же, что создать такой межпланетный аппарат могли только межпланетные арии… инопланетные арии, белые люди с иной планеты, с Луны или даже Марса, как там…

Фон Белову почудилось, будто в рассуждениях фюрера прослеживается некоторая непоследовательность, но он тут же отбросил эту нелепую мыслишку: фюрер ошибаться не может.

— Война на востоке развивается для нас чрезвычайно успешно, — продолжал Гитлер, потрясая кистями рук, — в ближайшее время большевики будут растоптаны… они уже растоптаны, они бегут. Очевидно, межпланетные арии прибыли посмотреть на Землю, зависли сперва, по ошибке, у большевиков — и с омерзением, с омерзением отвернулись от них, да. И прилетели к нам! — Он взмахнул рукой особенно живописно и убедительно. — К нам! Куда ещё могли они прилететь, а? Ясно же, что для них именно германский народ — совершенно естественный союзник.

Он резко сел в кресло, обвёл взглядом присутствующих. Присутствующие почтительно внимали.

— Вот что, генерал, — сказал Гитлер, — я назначаю вас руководителем особой группы, новой группы. Я называю эту группу — «Слейпнир».

Каммхубер вытянулся во фрунт, щёлкнул каблуками.

— Благодарю вас, мой фюрер! Я…

— Сядьте, генерал, — успокаиваясь, приказал Гитлер. Некоторые люди могут чувствовать себя спокойно лишь тогда, когда в состоянии чем-то управлять. — У вас там радийные локаторы, вышки, что ещё. Подберите специалистов… список представите послезавтра. Нам надо немедленно, любой ценой установить связь. Грядёт великая битва, Рагнарёк, как там.

«Фюрер доволен», — подумал фон Белов.

— И вот ещё что. Вы будете собирать и классифицировать сведения обо всех необычных событиях, могущих быть связанными со «Слейпниром». Обо всех, слышите, Каммхубер? Я решу с Канарисом… что? Идите, Каммхубер, Рейх ждёт.

— Задержись, — одними губами шепнул фон Белов старому приятелю. Кажется, тому шла неплохая карта — а Рейх никуда не денется. Рейх вечен, от него не убудет, если адъютант Фюрера отщипнёт себе небольшой кусочек вечности.

— Белов! — встряхнул его голос фюрера. — Немедленно вызовите ко мне Зиверса.

— Яволь, мой Фюрер! — молодцевато гаркнул в ответ фон Белов, мысленно поморщившись.

Он терпеть не мог «Аненербе»: здравомыслящие люди вообще не слишком любят всю эту мистику.

— Нет тут никакой мистики, — легко засмеялся Колмогоров, — чистая математика. Да и математика совсем простая.

«Да, — подумал Берия, — тебе-то все просто».

Впрочем, в этой мысли не было и тени раздражения: нарком вообще любил учёных, а уж этого математика не любить было просто невозможно.

Уже в девятнадцать лет Андрей Николаевич Колмогоров построил какой-то особенно хитрый ряд Фурье — и стал всемирно знаменит. В тридцать пять был избран действительным членом Академии наук СССР, выдавал результаты в совершенно, казалось бы, разнородных областях математического знания — и каждый из этих результатов неизменно оказывался фундаментального свойства, качественно меняющим представления научного сообщества о задаче.

Кто другой сказал бы «повезло»; но Берия-то был Берией, он прекрасно знал, каким немыслимым трудом достигается такое «везение». Конечно, уникальный природный интеллект сбрасывать со счетов нельзя, но, чтобы достичь статуса лучшего математика XX века, Колмогоров пахал, как редкий трактор пашет. И растил людей — настойчиво заставлял окружающих тоже тянуться вверх.