Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

– Мы с вами толком и не знакомы. Как вас зовут, я знаю. И даже больше. А я, – она повернулась, протянула ладонь, – Ребекка, – засмеялась, – не вздумайте только усмехнуться! Но Ребекка Фиалка.

Я удержал руку в своей, она не протестовала. Я рассматривал ее открыто, и она нравилась мне все больше. У Ребекки были красивые серые глаза и гладкая, очень белая кожа. Довольно большой выразительный рот. Над верхней губой отчетливо заметный шрам, который она не скрывала, и от этого улыбка казалась дерзкой. Сегодня на ней было простое, аккуратное легкое пальто с круглым воротником. В нем она казалась выше, очень тоненькой и гораздо моложе, чем при первом знакомстве в учреждении. Раздумывая, куда бы пригласить Ребекку, незаметно сунув руку в карман, я попробовал пересчитать деньги. В конце концов, наплевать. Потрачу все, что есть на этот вечер, а там, может, одолжусь, хоть и избегаю этого. Очень кстати я заметил афиши с клавишами и саксофоном. Ритм все еще стучал во мне, или, может быть, это билась в ушах кровь. Я потянул ее за собой. Оказалось, какой-то клуб рабочих или вроде того. В пустом фойе, огромном и полутемном, мы были одни. Шаги и голоса звучали оглушительно. Ближайшая дверь оказалась приоткрыта, смеясь, мы влетели в нее и тут же остановились. Ряды голов повернулись к нам, а товарищ на низкой трибуне недовольно замолк. Но тут же командным голосом велел: «Проходите, товарищи! Не стойте!» – и продолжил выступление, строго посматривая на нас. Мы же, умостившись на стульях с краю, слушали его, каюсь, невнимательно. Даже и не слушали совсем. Среди диаграмм, плакатов и карикатур я рассмотрел растяжку «вечер обмена опытом – рабочая смекалка». Вот куда заманила нас музыкальная афиша! Волнуясь, я не разглядел на ней дату.

Ребекка тихонько, щекоча мне шею дыханием, рассказывала о себе. Муж ее из «старых большевиков», бомбист. Сама она успела побывать на поселении. И вот теперь в Москве. Служит. С мужем, по ее словам, союз двух интеллектов. Держалась она очень свободно, но без развязности. Не каждая женщина так умеет. Я чувствовал, что за этой свободой есть запертая накрепко дверь и нужно постараться, чтобы подобрать ключи. Ребекка тем временем принялась негромко рассказывать о бале в американском посольстве. О том, как хозяева вечера устроили за сеткой, отделяющей оркестр, сад с живыми птицами. Я спешно подыскивал историю поинтереснее, полагая, что гражданин с железным гвоздем в черепе или налет на булочные вряд ли ее впечатлят.

– Были участники нашей полярной экспедиции на ледорезе, летчики, – слышал я. – Один китобой, очень незаурядный человек… вы не слушаете!

– Да вот размышляю, куда мне до китобоя!

Она засмеялась. На нас со всех сторон зашикали. Ребекка кивнула мне, и, поднявшись, мы пробрались к выходу. Уже закрывая дверь, под окрик лектора «Товарищи, внимательнее!», снова расхохотались.

– Дался вам этот китобой! – уже на улице, чуть покусывая губы, заметила Ребекка.

– Очень хочется вам понравиться, – признался я. – Но чем прихвастнуть, не придумал.

– Вам нет нужды ни с кем себя равнять. Определенно, в вас что-то есть. Полина это заметила сразу.

Остановилась. В полутьме, под фонарем, провела рукой по моему лицу. Я прижал ее пальцы к щеке. Горячие. Спокойно, без улыбки она предложила:

– Хотите, пойдем к вам?

Я представил железную фиалку в общежитии для холостяков на окраине. Она заметила мою нерешительность.

– Я шокировала вас? Предпочитаю обходиться «без черемухи». Не терплю излишнего лиризма и жеманства.

– Не в том дело.

– Понимаю. Некуда?

– Нет. Но дайте минуту подумать, я…

– Не нужно, есть подруга.

Дом я не запомнил, так – готическая громада на бульваре, с рожами, летучими мышами, масками. Начав раздевать ее, я собирал губами испарину с кожи. Впитывал тот самый запах ее тела и волос, терпкий, дурманящий. Уложил на диван, она что-то шептала, я не слушал. Прижал сильнее, целуя шею, губы. В ушах у меня так шумело, что казалось – в комнате гремит море. Остановился я, только услышав ее тихий стон и испугавшись, что причиняю боль. Но она не протестовала, гладила мои плечи, торопила.

После, когда мы спокойно, как старые друзья, пили кофе, который Ребекка ловко сварила на примусе, тут же, в комнате, я рассказал все, что узнал от Али.

– Вы Бакро, парфюмера, выгораживаете.

– А по-вашему, рассказ этой фабричницы, Али, не имеет значения?

– Почему же… Интересно. Но что ж вы хотите?

– Я собираюсь еще раз поговорить с сыном Кулагина. И обязательно нужно съездить к его жене.

– Их уже опрашивали, и не раз.

– Знаю. А кстати, зачем все же вы были в их квартире?

Она пожала плечами, поднялась, добавив, что «решается вопрос передачи квартиры Кулагина и личных вещей», и тут же прибавила, что ей пора домой. Провожать себя она запретила, но я несколько кварталов шел за ней, пока не увидел, как Ребекка свернула в арку двора. Сам не знаю, зачем?