Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

– Вы говорите, ландышем пахнет. Все время?

Она заулыбалась, я подвинулся чуть ближе, теперь Аля почти шептала.

– А это знак мне был. От нее! От мамочки. – Мне послышалось, она пробормотала – «Богородицы». – Значит, все верно делаю. Она вроде как благословение мне передала. Раз я стала ландыш благоуханный слышать!

Вся эта мешанина событий и бреда, очевидно, была для нее выстроена абсолютно логично.

– Вы стали его чувствовать, когда на фабрике занялись новым ароматом?

– Точно я вспомнить все не могу, но это мне знамение! Волю дали, силу, помогать от всяких вот подлецов избавляться. – Теперь она говорила четко, не сбиваясь.

– Гниду эту (очевидно, о Кулагине) извела и сильнее почуяла. Придумала так, чтобы павлинья эта привычка одеколониться – его и угробила! Он в тот день приехал внеурочно. Но мне все равно. Я заранее, как только пробная партия пришла, стащила флакон, да и все. Они, может, и хватились, но объясняться никому неохота. Подсунула. А после уж зашла к нему.

Ее действительно не замечали. Аля сказала, что в тот вечер была на лекции. Никто и не обратил внимания… Она тем временем артистично скривилась, заговорила плаксивым голосом, будто пародируя себя:

– Почему мне не начисляют часы, штраф несправедливо влепили! – И дальше снова тем самым монотонным голосом: – Он меня погнал, дурачок. А я в приемную, за шторку. И стою. Слышу, хрипит! Выждала еще, выйти посмотреть. И тут, как нарочно, Демин залетел – «фу-ты, ну-ты, срочно подпишите». А как увидел, – она вошла в раж, – забегал, за телефон хватается. Стаканы посыпались. Папиросы ищет, а нету ведь! Жечь бумажки свои полез, руки ходуном. Все рассыпал, умора одна! Кино! Ну я и его уж потом, Демина. Та еще сволочь.

Она вновь сменила тон, заговорила назидательно:

– У меня сформировалось отвращение к мужчинам, потому как мама все мне о них рассказывала! Я с детства все знала, все видела! К Ваське и притронуться противно. Но терпеть нужно. Следить за вами. То одно вам скажу, то про сынка Кулагина. Вы и забегаете. А мне смешно. Мужики все дураки, пыжатся, а бабу поймать не могут!

Вася глухо сквозь зубы выругался, вышел.

– А рабочий? Пьяница этот Горохов.

– Рабочий… – задумалась буквально на пару секунд. – Ничтожество! Жалкий тип. Это я от доброты, при случае сделала. Жена его мне спасибо задолжала. Скучно мне было, – посмеиваясь, Аля откинулась назад, глаз не рассмотреть, да мне и не хотелось. Я уже и сам бы вышел в коридор, вслед за Васей.

– Вот. – Аля аккуратно достала из кармана кофты тетрадь в клеенчатой обложке и протянула мне.

Осторожно взяв, я ощутил приступ непонятного отвращения: обложка была теплой, как ладонь. Она внимательно следила за мной.

– Читайте! Все и поймете. Если ума хватит!

35. Чужие дневники

Об Алиной тетради я не забывал ни на минуту. Я не отдал ее прибывшим милиционерам, и Вася Репин промолчал. Может, не заметил. Он все эти дни ходил как в воду опущенный, явно избегая меня. И думать не хотелось о долгой дороге в Ростов с ним, замкнутым, озлобленным. Любую попытку поговорить он пресекал. Пропадал где-то. Возвращался под утро. И я не знал, как ему помочь.

Я достал тетрадь из рюкзака. Открыл. Листы в масляных пятнах – запах застарелый, тяжелый. На титульном листе аккуратным почерком выведено по-немецки: Meine Maiglocke (мой ландыш, майский колокольчик). Начал читать, посматривая на занавеску в нашей «комнате». Тетрадь я предусмотрительно обернул в бумагу, чтобы не тревожить Васю, если вдруг явится. Очевидно, это был дневник либо самый странный травник, что я видел… Несколько первых страниц заполнены аккуратно, описаниями ничего не значащих бытовых событий, списками покупок со столбцом цифр, песенками и стихами – той же рукой, что и надпись на титуле. Посреди одного листа выведен вензель в цветочных гирляндах, в него вписана простенькая загадка: я знаю колокольчик, вылитый из серебра, а между тем вырос он из земли; снабжен он и язычком, но никто не слыхал его звона». Вензель и строчки – исчерканы, залиты пятнами чернил. Следующие страницы заполнены уже другим почерком, часть листов вырвана. Буквы то пускались вскачь на всю строку, то теснились плотно, как доски в заборе. Не только фразы, но и сами слова обрывались, переворачивались, то опускались ниже строки, то поднимались, заканчиваясь нечитаемыми крючками. Яркий пример из раздела учебника «почерки людей, ненормальных в психическом отношении». Но я все же вчитывался, не желая верить, что это лишь «записки сумасшедшего».

«Все и поймете». Мне хотелось понять!