Красный Петух

Подобная литература не задерживалась на полках представителей "левых сил"; классическая теория бомбометания попадала в разряд случайных уже даже в русскую революцию. Вряд ли у учителя средней ступени с основным предметом "история и шведский язык" был повод преподавать классический анархизм.

На полке осталась и почти вся литература на немецком языке. В группе захвата никто не владел немецким; Карл не только вспомнил это, но и проверил по списку. Вся конфискованная немецкая литература была уже помечена чем-то вроде красных звездочек: мол, "политически неблагонадежная". Но десяток книг с гладкими обложками, изданных неким Freie Universitet in Bremen[36], остался стоять на полке. Это были материалы, с идеологических позиций оправдывающие лигу «Баадер-Майнхоф» и подобные ей организации. Такое нельзя было достать в Швеции даже в книжных лавках-кафе «левых сил». Наверное, все посчитали бы их «грязной литературой».

Карл просмотрел также и годы издания отдельных книг. И получалась примерная картина того, как традиционно "левый" интеллектуал модели 1968 года в конце 70-х годов начал не только сползать к нетрадиционным идеям, к терроризму как идеологической конструкции, но и уходить в психологию, толкование снов и экстрасенсорику.

Над большой модной двухспальной кроватью из IKEA[37] висела газетная вырезка без текста – фотография молодого человека в наручниках. Что-то привлекло Карла на снимке, он стал пристально разглядывать его, обнаружив, что наручники были американского производства. И тут он вспомнил. Был один такой шведский активист борьбы за мир, осужденный где-то в США за то, что он и другие «борцы» забрались на территорию завода и забрызгали кровью какое-то оборудование для производства ядерного оружия.

"Перейти к непосредственным акциям, – подумал Карл. – Бить по капиталистическому государству, чтобы было видно и слышно, бить по слабым местам, вызывать у капиталистического государства его репрессивные тенденции, заставить его сбросить маску и показать свое истинное кровавое лицо, работать небольшими группами, никому не доверять, прятаться в толпе, не изолироваться от нее, приобретая необычные профессии или странные нормы поведения... – Он иронически улыбнулся и продолжал вспоминать: – Обходить контроль буржуазного государства над средствами массовой информации, заставляя их время от времени информировать общественность о ваших собственных "театральных" акциях и о результатах преследований и отмщения".

Примерно так размышляют подобные типы. Андерс Хедлюнд отнюдь не обычный левый активист и, вероятно, очень нетипичный активист пропалестинского движения. И очень правильно, что он оказался в группе четырех из Хэгерстена. За ним потянется куча хвостов. К тому же у него был и магазин к АК-47. Наконец, кажется, все сходится.

* * *

Аппельтофту не пришлось долго уговаривать Фристедта, чтобы доказать правомерность своих выводов. Если бы эта девушка, Петра, входила в какую-нибудь конспиративную группу, то ей не стало бы легче, когда она узнала, что схвачены еще десять человек. Единственно возможное объяснение этому – ее вывод, что она сама и, наверное, ее парень просто попались вместе с другими. Кроме того, она заявила, что магазин, конечно же, был испорченным. К такому же выводу сразу пришел и Хамильтон. Так что все очень логично.

– Твоя дочь работает в аптеке, да? – улыбнулся Фристедт.

– Да, и я не отрицаю, в какой-то степени это повлияло на мое решение, – ответил смущенно Аппельтофт. – Но она не обманывает.

– Конечно, нет, я об этом и не думаю, – быстро ответил Фристедт. – Зайдем еще раз в комнату для допросов?

У них были два варианта беседы, но они отказались от них, поднявшись в следующий отдел, где проходил допрос. У Аннелис Рюден была депрессия, она стала апатичной и не отвечала, когда к ней обращались. К тому же полицейский врач напичкал ее успокаивающими таблетками, так что на нее едва ли можно было рассчитывать. На все вопросы она лишь улыбалась.

Андерс Хедлюнд, парень с "большим хвостом", тоже сидел в своей камере. Он продолжал бычиться и отказывался иметь дело со своими следователями. Даже не захотел принять необходимые ему вещи – бритвенный прибор и все такое. Оставался лишь друг Аннелис – Нильс Ивар Густав Сунд двадцати семи лет, ветеран пропалестинского движения.

Сотрудники, проводившие его допрос, пожали плечами, когда Фристедт и Аппельтофт спросили о положении дел. Парень, скотина, плачет, зовет родителей, свою девчонку и ругается. Трудно выудить у него хотя бы одно разумное слово.

Вид Нильса Ивара Густава Сунда точно соответствовал этому описанию: небритый, лохматый, с красными глазами и в рваной одежде. Говорил он фальцетом. Фристедт представил себя и Аппельтофта и объяснил, что именно они занимаются расследованием дела об убийстве.