Красный рок (сборник)

«Рочий рык» (водка на коньяке) – 300 р.

«Рок-шкалик» (горькая настойка) – 240 р.

Портвейн «Думы перкашиста» – 125 р.

«Рюмка роковая» – 190 р.

«Рок-отстой» (спирт муравьиный

на травах) – 105 р.

«Лягушка в тереме» (бренди с сюрпризом) – 380 р.

«Рок-текила» (русская среднетягучая) – 440 р.

Коктейль «Рок над Кремлем» – 900 р.

Коктейль «Рок под Кремлем» – 1900 р.

– Почему «под Кремлем» так дорого?

– За непристойный вид снизу…

– Какой имбецилище все это сварганил?

Представивший винную карту отставил ногу в сторону, подбородок задрал кверху, произнес певуче:

– Поэт Быкашкин!

– Вы хотели сказать – Букашкин?

– Нет-с, именно – Быкашкин! Господин Быкашкин требует произносить его фамилию верно и гордо. Имя, говорит, – это вымя успеха. За правильностью употребления своего имени через литагентов следит неотступно! А заскакивает к нам – от случая к случаю. И платы за свои сочинения пока никакой не взял. Подумаю, сказал, сколько с вас слупить. Стихо-меню, – мой первый опыт подобного рода, сказал. А по мелочи брать с нас не хочет. «Уж грабить так грабить!» – выразился. И еще добавил: давно с исходной правдой жизни столь тесно не соприкасался. А в стихо-меню, – говорит, – соприкоснулся!

– Я что-то не понял – где тут стихи?

– Стихи в разделе «Десерт». Изволите прослушать?

– Ладно, давайте, что он еще там понаписал…

– А славные такие стишата: «Торт Обама – прощай, черно-белая мама»;

«Слоеный пирог «СНГ» – выход из кабака в одном сапоге»;

«Запивон браконьера: ломит зубы и сбивает шаг – не как питье, а как высшая мера (вышак)!»

«Опохмелон рокера» – пейте рассол из чашечек шестого размера, влитый в бутылку из-под Джонни Уокера»;

«Вафли Распутин: второй раз уже не захочешь»…

– Где же тут рифма со словом Распу́тин?

– А здесь, по словам господина Быкашкина, рифма сама собой подразумевается: Раз-путин, Два-путин, Три-путин… Прикажете «Распутина» подать на пробу?

– В другой раз… Состав «Опохмелона» представьте.

– Это мигом-с. Составчик – первостатейный! Вода волжская недоочищенная, спирт ректификат польского разлива, три капли из речки Яузы, шесть капель из Москвы-реки, пятьдесят грамм «Тройного», ну и – флакончик слез от вдовы Бориса Ельцина… Все в запечатанной бутылочке – 0,33 литра… Супер!

– Имбецилищи… Форма рока в России – совсем не бутылочная! Все переделать в виде сердец! Стаканы, тарелки, столы!

– И бутылки прикажете?

– Надо будет – и бутылки в виде сердец отольете… Сердце! Вот форма рока в России!

– А как в смысле гонорария? Что господину Быкашкину передать? Они уже раз десять косвенно про гонорар справлялись…

– Что значит – косвенно?

– Господин поэт Быкашкин про это говорит так: «Я вас, обдиралы, пока косвенно спрашиваю – когда мое бабло вернете?»

– Быкашкин – это та самая лобковая вошь? До шестьдесят шестого размера раскормленная? Вторичнобескрылая?

– Прошу прощения, не понял?

– Ну, жирный такой хмырек, с парикмахерской улыбкой… Усиками коммивояжерскими на рекламных щитах шевелит…

– Здесь в самую точку! Они-с! Вторично-бескрылые-с!

– Так вы гоните этого Быкашкина в шею! А вместо гонорара – два литра «Опохмелона» ему за шиворот. Все! Карту винную – переписать. Обаму с собой – имею в виду торт – мне завернуть… Два куска. Или нет. Давайте весь! Мазать морды – так мазать!..

Виктор Владимирович Пигусов шел к сцене и мечтал о новизне впечатлений.

Сегодня как раз должны были исполнять новое, ассоциативное.

Так и случилось: синтезатор и бас-гитара, потом ударник. Ближе к концу композиции добавился вокал. Пели без слов, зажимая рты ладошками. Звук утроб слегка пугал, но и восхищал.

«Немые ассоциации!» – вскрикивал про себя Пигусов.

«Так поет немота, перед тем как стать новым звуком и смыслом», – восхищался он все больше и больше.

Новизну рока – сразу, как вошел – ощутил и Ходынин.

Сегодняшние питерские сильно отличались от позавчерашних москвичей и третьедневошных харьковчан. Те пели рок-агитки, барабанили по клавишам, сломали в конце концов две гитары, продырявили барабан и не оставили в памяти ничего, кроме абсолютно ненужного стишка про «Питер-свитер и Лужкова-блажкова».

Сегодня было по-другому. Сегодняшние питерцы пели о скрытом, тайном.

Скачкообразный питерский вокал будил в Ходынине мысли дерзкие, запретные: про смерть, про чужую любовь, про чудесное и почти невозможное соединение жизни небесной и жизни земной. Питерские скачки на лендроверах и джипах, джигитовка на мотобайках заканчивались внутри у Ходынина не дракой, не пьяным базаром, а восхождением на лесистые холмы Небесного Тайницкого Сада.

А после питерцев на сцену вышла давно ожидаемая подхорунжим московская «кельтская» группа.