Красный сфинкс

«Кажется, я нашел объяснение одному мучавшему меня удивительному явлению, – писал он в „Норильских рассказах“. – Я досиживал шестой месяц на Лубянке, в самой грозной, самой „элитной“ тюрьме. Она, таково было ее назначение, таково было о ней всеобщее мнение, предназначалась лишь для особо крупных, особо опасных государственных преступников, пребывание которых на воле подрывало сами устои спокойного государственного существования. И меня неделю за неделей, вот уже полгода допрашивал важный следователь в военной форме, с двумя ромбами в петлицах гимнастерки – генерал, по старому счету. И то, что он генерал, и то, что он так часто вызывает меня на допросы и так настойчиво допытывается от меня признаний в великих преступлениях, уже одно это – свидетельство того, что я воистину безмерно опасен для основ государственного строя… А он допытывается, верно ли, что я говорил об одном члене Политбюро, будто его лицо, после того как он сбрил бородку, стало одутловатым и некрасивым и мне теперь оно не нравится; и не высказывал ли я такого же клеветнического мнения о других членах правительства? И не таю ли я в своей голове еще более оскорбительных мыслей о Нем, о великом вожде нашей страны? А когда я отчаянно защищался от неправедных обвинений и твердил, что не понимаю, почему в такой важной тюрьме занимаются такими пустяками – как, кто, о чем говорил, – мой следователь в генеральской форме разъяснял, что ныне не существует политических пустяков, ибо страна достигла такого уровня развития и благоденствия, в ней так неоспоримо победил социализм, самый справедливый государственный строй, что только у наших заядлых врагов могут сохраняться нехорошие мысли. И потому каждое оскорбительное слово о нашем строе, тем более – о наших вождях, доказывает неистребленную внутреннюю враждебность и заслуживает самой суровой кары. Враги, чувствуя свою кончину, свирепеют, и усмирение их злобы, какой бы она внешне ни казалась крохотной, должно быть решительным и безжалостным…»

Первой научно-фантастической публикацией Сергея Снегова стала повесть «Тридцать два обличья профессора Крена» (1964). За нею последовали книги: «Посол без верительных грамот» (1977), «Прыжок над бездной», (1981), «Экспедиция в иномир», (1983), «Дом с привидениями» (1989), «Право на поиск» (1989), «Люди и призраки» (1993), «Диктатор, или Чёрт не нашего бога» (1996), но, конечно, самой известной книгой писателя был и остается роман «Люди как боги», – «правдивая книга о том, чего не было», как он указал на титуле подаренного мне экземпляра.

«Мысль написать фантастику, – рассказывал он в 1988 году в личном письме, – томила меня еще до начала литературной работы. Она превратилась в потребность, когда я начал знакомиться с зарубежной послевоенной НФ. Писать ужасы – самый легкий литературный путь, он всего больше действует на читателя – почти вся НФ за рубежом пошла по этой утоптанной дорожке. Стремление покорить художественные высоты показывали только Д. Оруэлл, Г. Маркес. Мне захотелось испытать себя в НФ. Я решил написать такое будущее, в котором мне самому хотелось бы жить. В принципе оно соответствует полному – классическому – коммунизму, но это не главное. Проблема разных общественных структур – проблема детского возраста человечества. Я писал взрослое человечество, а не его историческое отрочество…

Для художественной конкретности я взял нескольких людей, которых люблю и уважаю – у некоторых даже сохранил фамилии – и перенес их на 500 лет вперед, чтобы художественно проанализировать, как они себя там поведут? За каждым героем – человеком, конечно, стоит некий реальный прототип. И я сознательно взял название уэллсовского романа. Прием полемический. Но не для того, чтобы посоревноваться с Уэллсом художественно. Уэллс один из гениев литературы, дай бог только приблизиться к его литературной высоте! Спор шел не художественный, а философский. Я уверен, что в человеке заложено нечто высшее, он воистину феномен – в нем есть божественное. Думаю, он действительно венчает эксперимент природы – либо неведомых нам инженеров – смысл которого в реальном воплощении не мифов, а именно божественности. Энгельс писал, что человек – выражение имманентной потребности самопознания самой природы и что, если он погибнет, то в ином времени, в иной форме природа рано или поздно вновь породит столь нужный ей орган самопознания. Это ли не божественность? Энгельс глубже Уэллса – во всяком случае, тут. Люди будущего у Уэллса – прекрасные небожители. Но быть прекрасным – не главная акциденция божества. У меня человек бросает вызов всему мирозданию (особенно в третьей части) – он ратоборствует с природой. Схватка двух божеств – чисто божественное явление. Зевс против отца своего Хроноса в современном научном понимании. Это не мистика, не религия, а нечто более глубокое…