Красный сфинкс

«Для нас счастье, – сказали братья Стругацкие в одном из интервью тех лет, – это кратковременное ощущение радости бытия, возникающего от сознания хорошо выполненного замысла. Ощущение острое, сильное и редкое. Оно возникает неожиданно и быстро исчезает, потому что невыполненного, незаконченного и неудачного всегда больше, и нормальное состояние озабоченности и неудовлетворенности, естественно, преобладает. Поэтому мы гораздо более ценим ощущение занятости и полноты жизни, ощущение менее яркое, но более длительное и надежное. Когда-то мы писали: „Жизнь дает человеку три радости: друга, любовь и работу“. Мы и сейчас думаем так же. Хотя прекрасно понимаем, что счастье понятие чрезвычайно индивидуальное и зависит от многих факторов: от воспитания, от образа жизни человека, от его темперамента, от его окружения и физического здоровья. Мы знаем, что для многих людей счастье – это просто отсутствие несчастья, довольство, удовлетворенность, и мы понимаем этих людей, хотя и не приемлем такого представления о счастье. Для большинства людей счастье связано с осуществлением желаний, и, вообще говоря, желания предосудительные могут приносить столько же счастья, сколько и желания благороднейшие. Человек может быть счастлив даже в ущерб самому себе – когда источником его счастья оказывается удовлетворение дрянных и мелких желаний. Слава ради славы, награда ради награды, благополучие ради благополучия – все это рано или поздно приводит человека в духовный тупик, в котором нет места никакому счастью и где остаются одни только сомнительной приятности воспоминания. Для нас уже много лет основным источником счастья служит наша работа, и выражение „человек создан для счастья…“ мы склонны истолковывать как „человек рожден для творчества…“ (если человек вообще рожден для чего-нибудь)».

Аркадий Натанович умер 13 октября 1991 года.

Шестого декабря того же года прах Аркадия Натановича Стругацкого был развеян «…над ЗЕМЛЕЙ в точке пространства, ограниченной 55 градусами 33 минутами С. широты, 38 градусами 02 минутами 40 секундами В. долготы…»

Под псевдонимом С. Витицкий Борис Натанович Стругацкий выпустил романы «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» (1995) и «Бессильные мира сего» (2003). Публицистическая его деятельность, работа с известным ленинградским литературным семинаром общеизвестны. «Я сейчас не пишу (если Вас интересует это), – сказал Борис Натанович весной 2006 года новосибирской журналистке О. Ярославцевой. – Я – читаю. Как главред, как член жюри нескольких литпремий, как руководитель семинара. „Чукча не писатель, чукча читатель“. Помните одного из героев „Сказки о Тройке“? Пришельца Константина, специалиста по чтению поэзии? Так вот я сейчас – специалист по чтению фантастики. Занятие столь же утомительное, сколь и небезвредное… А проблемы… Ну, проблем и проблемок – множество. Как старых, так и относительно новых. Но ни одна не вдохновляет по-настоящему, хотя беспокоят – все. А более прочих – процесс неуклонного огосударствления всего и вся в нынешней России. Неудержимое наступление суверенной демократии… Корпоративной демократии… Особой российской демократии, если угодно… Новой формы старого доброго тоталитаризма… Не нравится мне это возвращение в прошлое, очень не нравится…»

«Если в Советском Союзе, – спросила журналистка, – книги братьев Стругацких выходили в условиях жесткой цензуры, то сегодня можно издать и продать на книжный рынок что угодно. В каких условиях из этих двух Вам с Аркадием Натановичем было бы легче, удобней, комфортней писать и жить? Короче, подгоняло ли ваше общее перо ситуация в стране или напротив, тормозила?»

«Только не говорите мне, что „и от цензуры может быть польза“, – ответил Борис Натанович. – Какая может быть польза от рабства? Писать должно быть трудно, а публиковаться легко – это единственно верная ситуация творчества. Только так, и никак иначе».

«Хорошо, но в продолжение вопроса: выступили бы Вы сегодня за цензуру в литературе? Как идеологическую или литературную (ненормативная лексика, плагиат), так и „культурную“, имеющую цель не допускать к изданию откровенно бездарные, низкоуровневые рукописи? Нужен ли вообще, по Вашему мнению, какой-то контроль над литературой и литературным процессом извне?»

«Нет. Цензура может (и должна) существовать только в форме самоцензуры. Контроль – только в виде самоконтроля. „Ты сам свой высший суд“ – не вчера сказано, но ничего здесь за двести лет не изменилось».

«Сегодня или когда-либо Вам и Аркадию Натановичу приходилось отрекаться от написанного ранее, считать свои суждения, изложенные в книгах, незрелыми или даже сожалеть о них?»

«Есть несколько текстов, которые сейчас бы мы печатать не стали („Страну багровых туч“, например, целиком и полностью). Но так уж, чтобы „отрекаться“, „сожалеть“, – без этого, к счастью, обошлось».

«Закрепившись в литературе Вы автоматически попали „на перо“ различным критикам и литературоведам. Насколько внимательно Вы отслеживали и отслеживаете материалы о собственном творчестве, каково Ваше мнение о критике?»