Народ — так называли они, употребляя существительное мужского рода, население страны, которое тем не менее насиловали во всех отношениях; массы, безликое сборище людей — мужчин и женщин, — трудящихся каждодневно в Москве и по всей стране на заводах и в колхозах, скрывающих свои мысли за бесстрастными масками неулыбчивых лиц. Члены Политбюро убеждали себя, что эти рабочие и крестьяне не скупились на всю эту роскошь, окружающую их руководителей, потому что на плечах этих руководителей лежала ответственность за судьбы страны. В конце концов, жизнь народа действительно постепенно улучшалась. Таким было соглашение между членами Политбюро на самом верху и бесчисленными массами на дне. Однако этот договор вот-вот будет разорван — и что произойдет тогда? Николай второй не сумел заглянуть в будущее. Люди, сидящие в этой комнате, считали, что им это удастся. Министр обороны нарушил тишину:
— Нам нужна нефть. Все очень просто. Недостаток нефти должен быть восполнен. Альтернативой станет развал народного хозяйства, голодный народ и снижение боеготовности. Такие последствия недопустимы.
— Но у нас нет валюты на закупку нефти, — напомнил один из кандидатов в члены Политбюро.
— Тогда нужно забрать ее силой.
Боб Тоуленд нахмурился, глядя на сладкий пирог. Не следует есть десерт, напомнил себе аналитик по вопросам разведки. Однако в столовой Агентства национальной безопасности такой пирог готовили всего лишь раз в неделю, и это было его любимое блюдо. К тому же в нем всего двести калорий — пять минут на велотренажере по возвращении домой.
— Что ты думаешь об этой статье в газете, Боб? — спросил один из сотрудников.
— Пожар на нефтедобывающем комплексе? — Тоуленд посмотрел на пропуск, приколотый к лацкану пиджака любопытного. Этот человек не имел доступа к разведданным, полученным спутниками. — Похоже, там действительно произошел крупный пожар.
— И тебе больше ничего не известно?
— Скажем так: сведения просочились в газету от человека, у которого степень допуска выше, чем у меня.
— Совершенно секретные сведения — в прессу? — Оба рассмеялись.
— Что-то вроде того. В статье содержится информация, к которой я не допущен, — произнес Тоуленд, говоря почти правду. Пожар на нефтепромыслах погас, и сотрудники агентства были озадачены тем, что Ивану удалось так быстро справиться с пламенем. — Не думаю, что это нанесло им слишком уж большой ущерб. Я хочу сказать, что в конце концов у них нет миллионов людей, которые едут в отпуск на личных автомобилях, правда?
— Пожалуй, ты прав. Как пирог?
— Совсем неплохой, — улыбнулся Тоуленд, уже думая о том, что дополнительное время на велотренажере может и не понадобиться.
Политбюро собралось снова на следующее утро, в половине десятого. За окнами с двойными стеклами небо было серым, задернутым пеленой снега, который начал сыпать опять, увеличивая и без того уже лежащий на земле полуметровый слой. Вечером молодежь будет кататься на лыжах, подумал Сергетов, спускаться с крутых склонов. В парке имени Горького на двух замерзших прудах расчистят снег и под ярким светом прожекторов по льду помчатся пары, сопровождаемые музыкой Прокофьева и Чайковского. Москвичи будут смеяться, согреваться водкой и наслаждаться морозом, не подозревая о том, что будет сейчас говориться в этой комнате, не зная, что готовит для них судьба.
Накануне, в четыре часа дня, заседание Политбюро закрылось, и в комнате остались только пять человек — члены Совета обороны. Даже члены Политбюро не допускались на заседания этого совета.
С дальнего конца комнаты на присутствующих с портрета в рост смотрел Владимир Ильич Ульянов-Ленин, революционный святой советского коммунизма. Его высокий лоб чуть отброшен назад, словно от дующего в лицо сильного ветра, а проницательные глаза смотрят куда-то вдаль, в славное будущее, о неизбежности наступления которого заявила «наука», называемая марксизмом-ленинизмом, считая это заранее определенным курсом истории. Славное будущее. Где оно славное? — спросил себя Михаил Сергетов. Что стало с нашей революцией? Неужели товарищ Ленин действительно полагал, что события будут развиваться именно так?