Красный снег

«Голубчик» снова обернулся к жене, ища точку опоры в готовившемся перевернуться с ног на голову (или наоборот, вернуться с головы на ноги) мире, но та улыбалась, уже не скрываясь. И Маршал понял, что пал жертвой заговора двух самых близких ему людей.

Сразу после Рождества они с Зиной перебрались из Стрельны в свою старую квартиру на Мойке, после Нового года прибыли из Ельца оставшиеся вещи, а Константин Павлович перешагнул порог своего прежнего кабинета на Офицерской, уселся в приветливо скрипнувшее кресло и подмигнул бронзовому сфинксу…

* * *

21 февраля 1912 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 19 часов 36 минут

…За спиной, в подступающем почти к самому забору предлесье, что-то глухо бухнуло, ухнуло, захлопали крылья. Маршал резко обернулся на звук, быстро сунул руку в карман пальто, сжал рубчатую рукоятку браунинга и щелкнул предохранителем. Но вокруг снова повисла тишина. Видно, снявшись с еловой ветки, ночная птица сшибла снежный покров. Белка поджала уши, переползла за Маршала, испуганно глядя в лесную темень, а Треф приподнял в санях голову, порычал в сторону потревоженной ели. Но тут со двора донесся голос Волошина:

– Константин Павлович? Извольте удостовериться.

– Идем. – Маршал вернул предохранитель на место, махнул Трефу рукой.

Тот неохотно вылез из саней, еще раз рыкнул в сторону леса, но все же пошел за хозяином. Дворняжка потрусила следом, опасливо оборачиваясь на черные заросли.

Собак извлекли из колодца, разложили на снегу. Быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять: убили ножом так же, как Алексея Боровнина и Симанова с сыном.

Живые собаки на мертвых сородичей отреагировали по-разному: Треф сел рядом с хозяином и грустно смотрел на мокрые неподвижные комки шерсти, а Белка прижалась к ноге Ильи, опустила уши и тоненько заскулила. Треф поднял голову на Маршала, но тот молчал, хмурил брови. Поняв, что указаний не дождется, пес подошел к подвывающей дворняжке, ткнулся в нее носом, лизнул в ухо. Та замолчала, благодарно положила белоухую голову на плечо кавалеру.

Константин Павлович удивленно посмотрел на такое проявление собачьей взаимовыручки, но упрекать питомца за несдержанность не стал, а вместо этого спросил у дьячка:

– Илья Петрович, почему Белка? Она же в большей мере черная, Чернуха было бы вернее.

Илья поднял глаза на Маршала, по уже узнаваемой привычке собрал в кулак бороденку.

– Так белое завсегда важнее черного, господин Маршал. Даже если его на самом донышке в человеке.

– Да только не во всех человеках оно есть, белое твое, – буркнул Волошин.

– Во всех, – тихо, но твердо ответил Илья. – Токма разглядеть надобно уметь, так, стало быть.

– Что ж, и в этих иродах разглядел бы? – Волошин кивнул на мертвых собак, а после ткнул пальцем в сторону крыльца.

– Я человек, человек слеп. А Господь разглядит.

Дьячок перекрестился, достал из кармана вороньего тулупчика Псалтырь и заковылял в сторону дома.

* * *

– Вот что, Карп Савельевич, – Маршал решительно поднял ворот пальто, – ночевать я здесь не останусь, не буду терять времени, поеду на станцию.

Поговорю там со служащими и, быть может, еще и на ночной в Петербург успею. Вы уж с Ильей как-нибудь потеснитесь до деревни, а я ваши сани возьму.

Волошин испуганно замахал руками.

– Куда вы через лес на ночь глядя? Себя не жалеете, так коней пощадите, волки же!

– Ничего, – отмахнулся Маршал, – Бог не выдаст – свинья не съест. И волки авось тоже не позарятся.

Константин Павлович плюхнулся в сани, щелкнул вожжами.

– Но, родные! А то замерзнете!

Кони испуганно всхрапнули, покосились недоверчиво на громкого возницу, неохотно принялись разворачивать к дороге.

Поняв, что вопрос решен, Волошин неодобрительно дернул головой, крикнул:

– Обождите, господин Маршал! – Подозвал урядника, торопливо забубнил: – Вот что, Старков. Поедешь на станцию с Константином Павловичем. Держи, братец. – Он достал из-под полы длинноствольный револьвер, протянул уряднику. – И вот еще. – Запустил в карман руку, вытащил горсть патронов, ссыпал в протянутую ладонь.

– Армейский? Это ж гаубица! Ей-богу, Карп Савельевич, вы нас как на войну собираете. Тут езды-то два часа.

– Ничего. Береженого Бог бережет. – И Волошин перекрестил удаляющийся санный след.

* * *

Смазанные жиром полозья с приятным скрипом обновляли засыпанный пушистым снегом путь через лес, поверх этого скрипа разливалась удалая песня, а по верхушкам синих елей перекатывался молодой месяц, временами подпрыгивая на особо лихих нотах.

                                     Вилася хмелинушка
                                     Через тын на улицу,
                                     Во мой во зеленый сад.
                                     Во моем во садике
                                     Раздолье широкое,
                                     Гулянье веселое.
                                     А я, добрый молодец,
                                     Невесел гуляю,
                                     Хожу припечалившись.

Борясь со сном, Константин Павлович скинул пахучий овчинный тулуп, потянулся, хлопнул урядника по широкой спине.

– Не боитесь волков песней разбудить, Старков?

Тот довольно осклабился.