Красный снег

– Ништо! Убережет Боженька, не даст пропасть!

Будто в ответ на его слова справа из глубины леса раздался далекий протяжный вой. Урядник размашисто перекрестился рукой с кнутом на рогатый месяц, смачно харкнул в сторону и щелкнул по широкой спине коренного.

– И что ж вы, во всем так на высшие силы полагаетесь? Сильно в Бога веруете?

Старков сдвинул на затылок шапку, почесал кнутовищем за ухом, помогая мыслительному процессу.

– Дык как же без Бога-то, господин хороший? Чай, не татарин я, русский человек. Стало быть, верую. Опять же, тятька с мамкой не зря ж покрестили.

– Понятно.

Маршал достал портсигар, протянул уряднику. Тот сунул рукавицу под мышку, бережно вытащил душистую папиросу, склонился к огоньку и блаженно сощурился, пропыхтел сквозь дым:

– Благодарствую, ароматный табачок. А вы что ж? Аль не верите?

Константин Павлович тоже закурил, помолчал, но все-таки ответил:

– Пожалуй, что нет. В нашей профессии сложно сохранять веру в Бога. Во всяком случае, в Бога справедливого и милосердного. Уж больно много гнусностей видеть приходится.

Старков опять почесал за ухом.

– Так-то оно, конечно, так, но все ж… Что ж, и в церкву не ходите?

– Нет, не хожу. Как от родителей съехал, так и перестал. Поначалу просто ленился, а потом уж и осознанно отказался от этого занятия.

– А кольцо у вас? – Урядник ткнул пальцем в правую руку Маршала. – Иль это так, без венчания?

– С венчанием. Жена настояла. Она верит. И в Бога, и в людей. Почти как брат Илья.

Помолчали, послушали ночную тишину. Старков мотнул чубом:

– Конечно, оно верно – когда такое, как нынче, увидишь, бывает, что и подумается: куда ж ты, Господи Иисусе, глядел, на что такое важное отвлекся? Но чтоб прям разувериться… Нет, нельзя русскому человеку совсем без веры. Оскотинимся, ей-богу!

И он опять осенил себя рукавицей.

– То-то и оно, Старков. Большинству людей Бог – что костыль. Чтоб не спотыкаться на жизненном пути. А то и вовсе как строгий родитель, который, если что, может в темя молнией приложить. Ну а по мне, так страх – не лучший мотиватор, потому что…

Волчий вой прорезал ночь слева, и так близко, что казалось, невидимый вожак собирает стаю чуть не за первым рядом заснеженных деревьев.

Старков матюгнулся, выплюнул папиросу и привстал в санях, размахнулся кнутом.

– Вот сейчас проверим, господин хороший, кто прав – и про страх, и про Боженьку. Пошли, дуры, чего скалитесь!!!

Лошади, почуяв зверя, рванули, не дождавшись понуканий, дробно застучали шипованными подковами. Старков щелкал кнутом, не касаясь лоснящихся спин, гикал и свистел, а Маршал вытащил из кармана браунинг, критически посмотрел на короткий ствол и крикнул уряднику:

– Где револьвер Волошина?

Старков, не оборачиваясь, вытащил из-за пояса «смит-вессон», бросил на сено. Маршал сжал затертую рукоятку, переломил, заглянул в барабан, снова собрал и заводил длинным дулом по сторонам. Вой был уже совсем близко, но пока еще сзади. С подступающих к дороге елей осыпался потревоженный снег, но самих волков еще не было видно. Треф, приподнявшись на сене, сперва глухо зарычал, а после залился громким истеричным лаем. В ответ со всех сторон понеслось хриплое харканье, тявканье и утробное рычание, подбадриваемое тягучим воем вожака.

Старков, вскочив уже в полный рост, выписывал над головой ременные восьмерки и голосил во все горло:

                             Увидела матушка
                             С высокого терема,
                             С красного окошечка,
                             С хрустального стеколышка.
                             «Чего ж, мило дитяко,
                             Невесел гуляешь,
                             Ходишь припечалившись?»

Первый зверь выскочил из чащи на дорогу, раза в два крупнее немаленького Трефа, понесся по санному следу, рассекая широкой грудью морозный воздух. За ним выскочили еще два волка, поменьше, пристроились в фарватер. Расстояние между троицей и санями хоть и медленно, но сокращалось. Маршал уперся локтем в заднюю стенку, посадил на мушку ближайшего хищника, но медлил. Он представил, как красивый зверь споткнется на полном скаку, перевернется в воздухе и рухнет, окрашивая снег красным. Вспомнил мертвых собак на Симановском подворье – и зажмурился.

                                     Родимая матушка!
                                     Чего ж мне веселиться:
                                     Все дружки-товарищи
                                     Нойма поженилися,
                                     А я, добрый молодец,
                                     Холост, не женат.

– Стреляйте, господин Маршал! Стреляйте!

Но Маршал спрятал револьвер, стащил с головы бобровую шапку и, размахнувшись, что есть силы швырнул на дорогу. Вожак пронесся мимо, даже не замедлив бег, а двое молодых волков вцепились в мех, начали драть треух на части. Из леса на дорогу выскочили еще три серые тени, присоединились к дележке, рыча и огрызаясь друг на друга. Вожак какое-то время мчался за санями, но, видно, не чувствуя за спиной поддержку сородичей, перешел сначала на рысь, после и вовсе на шаг и в конце концов совсем остановился, сел на снег, задрал к небу голову и снова завыл, уже разочарованно и тоскливо.