Красный снег

— Бегите, — тихо посоветовал Ференц, а сам остался возле ворот, чтобы задержать Аверкия, если он вернется за Шандором.

Он выдел, как вышли из дома сотник и Аверкий и скрылись в сарае. Слышал их разговор:

— Не наш человек… А все ж где-то приходилось видеть… Может, и с донской стороны — им кони нужны. Как же ты его?

— Выхожу, понимаешь, глянуть, а воно крадется. Зразу бачу — до коней. От, думаю, стерво. Надавить бы — бачу, здоровый, не надавлю. Я ему: «Стой, стрелять буду!..» А воно — за коня, будто и не чуе. Я его и гахнув…

— Наповал?

— Та так и получилось… конокрад, стерво!

— Конокрадов ваш брат деревенский не любит…

— Був бы политический, я, може, и подумав ще. А конокрад — воно всэ одно лышне на свити…

— Считай, каждый человек может вдруг оказаться лишним на свете… Ну да ладно, доложу по начальству…

Ференц уходил от двора, уверенный, что о Шандоре Каллаи забыли. Его поразило то, что сотник оправдывался перед Аверкием, — боялся разбирательства в Совете или не чувствовал своей правоты? Шахтеры увидели жестокость сотника. От жестокости пострадал конокрад. Конокрада жалеть не надо. А о себе подумать следует. Молчаливая настороженность и испугала сотника. Он доказал, как умеет применять оружие, и, может, впервые его заметили, что он, такой, пребывает в поселке.

14

Эта ночь вообще выдалась неспокойной. Вишнякова разбудил Сутолов и предложил вместе допросить пойманного возле Казаринки казака.

Казак сидел в бывшей штейгерской столовой, отупело поглядывая из-под мохнатой овечьей шапки по сторонам. Полушубка не расстегивал, хотя в комнате было хорошо натоплено. Вид у него был такой, словно вот сейчас поднимется и пойдет мастерить, но что именно мастерить — никак не может вспомнить. А тут мешают всякие посторонние. Роста небольшого, лицо обветренное, в скулах широкое, под ноздреватым носом черные прямые усы.

— Куда скакал, служивый? — спросил хриплым со сна голосом Вишняков.

Казак, видимо, старался сообразить, кто старше чином, и поэтому не торопился с ответом.

— Никак онемел? — усмехнулся Вишняков, присаживаясь за стол напротив. — Из какой части и куда путь держишь?

Щеки у казака вдруг налились кровью.

— Чего эт я тебе должен отвечать? — спросил он резким, визгливым голосом. — Я на службе.

— Без тебя понимаем, что ты на службе, — осадил его Сутолов. — Из какой части?

— Эт вам не положено знать, — сказал казак потише, но все так же независимо. — Коня куда поставил?

Обращался он к Сутолову, догадавшись все я же, что тот младше по чину, действовал по своему усмотрению и должен нести ответ за свои действия.

— Не уйдет твой конь, — успокоил его Вишняков. — И ты тоже у нас останешься до тех пор, пока не доложишь по всей форме, о чем спрашивают.

Казак нахохлился, задвигал усами.

— Эт чего же я буду отвечать всякой сволочи?

— Потише, гад! — сказал Сутолов, бледнея.

Пудовые кулаки сжались. Он и Вишнякова кликнул потому, что не ручался за себя: заупрямится казак — прибьет его, так и не закончив допроса.

Казак, однако, и глазом не повел на Сутолова.

— Требую сей момент, — сказал он, строго глядя на Вишнякова. — вернуть мне коня, шашку и карабин.

— Кто же тебе вернет то, что проспал? — ухмыльнулся Вишняков, признав в казаке недавно мобилизованного. — Мы тебе вернем, а Черенков узнает, как случилось, и все равно за потерю боевого виду под расстрел подставит.

— Много тебе известно! — отговорился казак уже не так уверенно.

— Служивый порядок мне известен, — нажимал Вишняков.

Выпуклые глаза казака растерянно забегали, — черт знает, как повернется «служивый порядок»?

— А чего спрашивал, из какой части, — попытался он схитрить, — если называешь Черенкова?

— Ну, это ты по своему сопливому чину и не имеешь права знать! — строго сказал Вишняков, заметив, что казак дрогнул.

— Я поговорить должон, без разговору нельзя.

— Зубы б ему проредить, — прошипел Сутолов.

— Чего ты! — снова нахохлился казак. — Я на военной службе, и разговоры для выяснения обстановки мне положено вести.

— Нужно мне среди ночи тёпать, чтоб с тобой без толку разговоры водить, — сказал Вишняков и приказал Сутолову: — До того, как нарушивший устав службы казак протрезвеет, станет понимать, куда попал и что совершил против своего командования, закрыть его в холодной и снять с него все ремни!

Вишняков отвернулся, делая вид, будто все закончено. Он теперь не сомневался, что казака смущает провина перед своим командованием.

Сутолов, догадавшись, куда гнет председатель Совета, приблизился к казаку.

— Встать! — рявкнул он позвучней.

Казак вскочил на ноги и вытянулся.

— В какую его холодную? С крысами и жабами, которая в старой бане? — спросил Сутолов, не глядя на казака.

— Где холодней, туда и давай. Он, видать, в Чернухине самогонку пил. У бабы Литвиновой, с табаком.

— Тогда в старую баню его.