Красный свет

Я знал, что рано или поздно они доберутся до Адольфа. Я знал – я видел, как блестят глаза фон Бока, как поджимает губы Вицлебен, как смотрит вкось Хассель, как перешептываются генералы. Маленький барабанщик не хотел понять, что он и его сумасшедшая партия призваны исполнять великий долг не перед Германией – а перед этими людьми, и ошибок ни ему, ни партии не простят. Разве заслужил снисхождение у большевистских аппаратчиков Сталин? Аппаратчики легко отказались от вождя, от большевистской доктрины, от своей партии – лишь бы сохранить тип управления людьми. Рано или поздно они всегда убирают выскочку – логика феодальных привилегий сильнее любой партийной идеи.

– На что вы надеетесь? – сказал я Йоргу. – У твоего Фиеско нет ни плана, ни вменяемой стратегии. Идет великая война, а у вас нет никого, кто возглавит страну в бою. Напишите программу хотя бы на полгода вперед.

– План у нас есть, – сказал Йорг тихо. Он уже не отрицал, что состоит в заговоре.

– И этот план тебе известен?

– Да, – еще тише сказал он, – известен.

План гибеллинов был прост – это был все тот же план Шлиффена, только вывернутый наизнанку. Новый вариант гласил: чтобы продолжать войну на Востоке, следует сдаться на Западе, причем на любых условиях. Войну с Россией никто прекращать не собирался – ни Артур Небе, ни Карл фон Штюльпнагель, ни Эрвин Роммель, ни Ганс фон Клюге – один только Штауфенберг, идеалист, представлял левое крыло и планировал связаться с коммунистическим подпольем. Его потому и пустили вперед со взрывчаткой. То был заговор правых, они готовы были на все, чтобы вернуть себе власть, они боялись, что в случае победы в большой войне – над ними возвысятся колбасники и полицейские; кто это допустит? Прежде они рукоплескали Адольфу: поставь Британию на колени, новый Арминий! Теперь они передумали; им такой Арминий мешал. Им нужна была настоящая германская монархия – вот и все.

– Но что будет завтра, скажите, Елена? – Я предчувствовал, что они перегрызут друг другу горло. Заговор гибеллинов есть самая ненадежная вещь на свете. – Вы помните судьбу Фиеско в Генуе? – Я искал, какой литературный пример убедит ее: Арминий, Фиеско, Ахилл? Я призвал на помощь свое красноречие.

– Прошу вас, положите мне немного камамбера. Да, и виноград. Отто с Карлом всегда привозят дивный камамбер.

– Оставьте камамбер!

– Отчего же, – сказала урожденная фон Мольтке, – это превосходный нормандский сыр. И вино здесь отменное.

– Вы знаете, что ваш сын – заговорщик? – Мы гуляли с десертными тарелками в руках по гостиной.

– Мой сын – солдат Германии.

– Раскройте глаза, – сказал я Елене, – посмотрите на них внимательно! Видите, как Штюльпнагель пережевывает кусок свиного паштета? Видите, как челюсть движется? Уверяю вас: Брут не жевал так паштет! Не ждите встретить здесь характеры Брута и Кассия. Римской чести в германском бароне не найдете.

Она ответила высокомерно, как и следовало отвечать представителю рода великих Мольтке. Для меня, сказала она, довольно того, что я в одиночку храню честь и верность.

Чему храните верность? Камамберу? – хотел крикнуть я. Но не крикнул. Я знал, что заговорщики предадут друг друга: не будет единства в их рядах. Как бы я хотел ошибиться!

– Понимаю, друг мой, – сказал я, владея собой, – что не подхожу вашему окружению. Недавно вы слушали меня – а теперь у вас другие вкусы. Вещи меняются неотвратимо. Помните разговор в гостинице несколько лет назад? Помните мой “список кораблей”? Теперь вы приплыли под стены Трои. Возглавить войска должен Агамемнон, а Ахиллу самое время уйти в палатку. Но вспомните, чем кончил Агамемнон.

– Эрнст, – сказала мне Елена, – вы многому меня научили. Если бы не вы, я, возможно, осталась бы в Мюнхене и была бы сейчас женой торговца красным деревом. Не думайте, что я ничего не помню. Но есть вещи, которых вы не понимаете.

– Буду рад научиться.

– Есть германская честь.

Пройдет три года, и они предадут друг друга. Один из заговорщиков, генерал Ремер будет первым, кто арестует своих единомышленников, а потом выпустит из камеры генерала Фромма – чтобы генерал уничтожил следы заговора. Бывший заговорщик генерал Фромм прикажет расстрелять фон Штауфенберга, фон Хефтена и Ольбрихта без суда, чтобы скрыть причастность к заговору. Их убьют прямо во дворе канцелярии, а затем Фромм даст Людвигу Беку, которого прочили на роль монарха, револьвер – посоветовав покончить с собой. Бек только ранил себя, и Фромм приказал добить товарища-гибеллина выстрелом в голову. Где ты, патрицианская верность! Где ты, гордость Брута, бросавшегося на меч! Где ты, доблестная жена его Порция, глотающая раскаленный уголь?

– Разве не вы говорили, что ход истории не щадит никого? Помните Фауста? Я не желаю быть Бавкидой и ждать, пока чьи-то планы сломают мой бедный домик.

– Поэтому решили стать Валькирией? Подумайте: вдруг только вы одна здесь искренни?

– Не оскорбляйте мою семью. По крайне мере я уверна в кузене и его друзьях.