Красный свет

Майор Ричардс в очередной раз привел ко мне публициста Ройтмана.

Я сидел в своей комнате, обложившись газетами, старался уловить логику в событиях последнего года: так называемая оппозиция вырывала власть повсеместно: Монти забрал власть у Берлускони, фронда рвала скипетр у Путина, Олланд – у Саркози; иной наблюдатель мог бы решить, что речь идет о ревизии либерального капитализма. Но дело было в ином. Взорвался Восток, лилась кровь. Взорвался Восток потому, что механизм империи сносился – механикам следовало подумать, как сохранить машину. Они судорожно искали новую систему управления – как бы исхитриться сделать так, чтобы ничего не менялось, а иллюзия перемен была? Ревизии капитализма никто не замышлял – но все хотели, чтобы машина шла под откос как можно дольше. Кого поставить у руля? Они выпускали вперед ничтожных и незаметных рулевых – назначали президентами таких же бессмысленных фразеров, каких ставили колумнистами газет. Cледовало производить равномерный треск – и казалось, треск отвлечет от взрывов. Французский президент Олланд был таким же точно ничтожеством, как российский журналист Бимбом, но вместе они делали важное общее дело. И этот равномерный свободолюбивый треск заглушал шум истории – они боялись его услышать. Они раскачивали восточные революции совсем так же, как прежде раскачивали революции западные, – безответственно, задорно – чтобы строить империи на пепелище. А что именно сгорит на пепелище, этого они знать не могли. Я понял, что солдатами вторжения станут революционеры нового типа. Не большевики с каменными скулами, не нацисты с медальными профилями; это будут лебезящие мальчики с тонкими шейками и цепкими ручками. Но народу они передушат не меньше, чем это сделали мы.

В комнату заглянул Ричардс.

– Сегодня день особенный, мистер Ханфштангель. Настоятельно прошу отнестись серьезно к нашим планам.

Когда майор говорил про планы, у него слегка краснели уши и он глядел вбок. Майор был связан с огромной индустрией планирования, в которой я и мои встречи с унылой оппозицией не могли занимать первостепенное место. Я был для них приманкой, подсадной уткой.

Появился Ройтман с большим портфелем. Синещекий Ройтман нес портфель с той тщательностью, с какой Штауфенберг нес в сорок четвертом свой портфель со злополучной бомбой. Видимо, эта мысль посетила не меня одного: майор Ричардс покосился на портфель с подозрением. Ройтман достал из портфеля магнитофон, поставил магнитофон передо мной.

– Как видите, – сказал Ройтман, – я подготовился к встрече.

– Уточнили час переворота? – спросил я.

– Верно, – сказал Ройтман.

– А майор с вами заодно? – спросил я. – Cогласовали деятельность в Африке и бои на Восточном фронте?

– Мы стараемся не подвести друг друга, – мягко сказал майор.

– Надеюсь, – спросил я, – для меня не опасно знать о ваших планах? Нахожусь под стражей, никому не смогу рассказать.

– Вы примете участие в событии, – сказал Ройтман.

А майор Ричардс добавил:

– Я за вас поручился.

– Благодарю вас, – сказал я

И тут я увидел – о, я отличный физиономист! – что Ройтман тяготится своей миссией. Интеллигнет был невесел, двигался вяло. Прежде, когда Ройтман приходил вместе с коллегами, он пребывал в плену общего азарта. Сейчас это был усталый простуженный человек, обеспокоенный. Я прежде не обращал внимания на его одежду, только теперь увидел заплатки на локтях свитера – заплаты поставлены заботливой женской рукой. По всей вероятности, с этой женщиной Ройтман давно расстался – края заплат обтрепались, подшить их было некому. Ройтман представлял классический тип небогатого еврейского интеллектуала; любой режим привлекает таких синещеких энтузиастов к делу, лишь Адольф ими пренебрег. Мне захотелось попробовать, что может получиться из работы с таким материалом.

– Скажите, Ройтман, вам нравится политика? – спросил я.

– У меня нет выбора, – просто ответил он. – Если хочу достойной жизни, я должен заниматься неприятными вещами.

– А наш майор безусловно достойную жизнь в России наладит, – сказал я.

– Майор Ричардс здесь ни при чем. История поставила на меня. Я сам должен действовать.

– Нет, не должны! – Мне доставляло удовольствие искушать его, как когда-то я искушал Адольфа, а затем Йорга. – Скажите, вы бы не хотели просто любить? Любить преданную женщину? Уехать прочь от этих жадных людей? Ваш друг Пиганов – это ведь такое… ничтожество. Поверьте, ваша жена лучше. Возьмите ее одну – ведь есть же такая женщина? Гретхен? Катерина? – и поезжайте прочь. Прислушайтесь к моим словам. У меня достаточно денег, а самому деньги уже не нужны. Я смогу обеспечить вашу безбедную жизнь.

– Мы с вами едва знакомы, – сказал Ройтман, – почему вы мне это предлагаете?