Красный свет

В сильные морозы снег, как правило, не идет; но иногда ветер нагонял плотные снежные тучи, и тогда шел обильный снег, с неба валились целые сугробы – а потом снежные горы смерзались, новый пласт снега намерзал поверх старого. Сугроб под окном рос, дошел до низкого подоконника, потом ледяная корка закрыла половину окна. Мороз превратил снег в крепкий плотный наст – сухого, рассыпчатого снега было мало – толстая ледяная короста. Северный капитан Панчиков долбил наст в мелкую крошку и кипятил в котелке – варили чай из льда.

Делалось все холодней, и, казалось, вместе с невыносимым морозом наступил мир – потому что воевать в такой холод было нельзя. Словно убийство отступило перед снегом и холодом.

Мир – это когда бездействие и холод, думал Дешков, засыпая. Кто там сказал про российскую политическую жизнь «хорошо бы подморозить»? Рецепт верный: Россию всегда надо на холоде держать, иначе портится быстро. И здоровей жизнь на холоде.

В холод хорошо спалось, Дешков спал без сновидений, мать не снилась ему. Просыпался рано, задолго до рассвета, и сразу вспоминал, что мать погибла. В смерти нет ничего особенного, говорил он себе. Если бы кавалеристы не стояли в деревне Мерклово и не привезли с собой мясо и муку, деревенские бы померзли и еды бы нигде не взяли. Сколько голодных смертей случалось по России и без всякой войны, это дело обычное. Война делает смерти гуще, собирает беды воедино, только и всего. Просто война приближает неизбежное; возможно, приближение неизбежного – это и неплохо. Например, революцию мы хвалим за то, что она приближает неизбежное, – то, что случилось, произошло бы все равно, просто революция торопит историю. Люди перестают терпеть немного раньше, чем история может измениться сама собой. Значит, война и революция похожи, так это или нет?

Отец его любил задавать такие каверзные вопросы своим студентам: в чем разница между войной и революцией? В Академии имени Фрунзе молодые офицеры ломали себе голову над ответом – и недоумевали, зачем им это знать. Интересно, знал ли отец сам ответ, или ответа не существует. Например, мать, когда начинались такие беседы, уходила в другую комнату; махала рукой, смеялась – и уходила.

В темноте он представлял себе материнскую, из своего детства, избу; вспоминал утренние звуки прежней деревенской жизни. Дешков, проснувшись, лежал неподвижно, слушал дыханье своих товарищей, вдыхал хлебный запах.

Около пяти утра в черной деревенской ночи кричал петух. В деревне давно не было кур – всех съели, лишь в одном доме оставались три курицы и старый жилистый петух; петух кричал под утро четыре раза, несмотря на ледяной мороз. Дешков слушал, как утренний крик поднимается по горлу петуха, доходит с клекотом до гортани и вырывается хриплым «кукареку».

И тогда издалека, из другой замерзшей деревни – звучал ответ: доносился хриплый клекот далекого жилистого петуха.

В шесть вставали товарищи, и Панчиков – северный человек – с гиканьем выбегал на мороз, приносил котелок льда. Они кипятили лед, пили жидкий чай.

Додонов всегда обсасывал рафинад, брал в рот кусочек сахара, сосал, а потом клал рядом со стаканом чая – ему одного кусочка хватало надолго. Так деревенские всегда чай пьют, называется – вприкуску. Дешков вспомнил материну родню: они всегда так пили – может, экономили сахар, а может быть, им так вкуснее.

Додонов раздавал хлеб – аккуратно нарезанные куски; он умел так нарезать хлеб, чтобы все куски были абсолютно ровными. Себе Додонов всегда отрезал с корки, круглую горбушку. Всем показывал: никто не претендует? Но все больше любили мякиш, а Додонов любил твердую корку.

Успенский подозревал тут расчет: у деревенских ведь полно своих крестьянских секретов.

– А что, в твоей корке витаминов больше?

– Кого больше? – удивлялся Додонов.

Потом пришел приказ: готовность номер один – скоро должна была начаться очередная битва за Ржев. Ржев пытались взять уже два раза – и без толку. Покамест они остаются на прежнем месте, ждут сигнала – а чуть сигнал поступит, они снимутся с места, выдвинутся под Ржев. Не сказали еще, где будут атаковать, но что будут атаковать, ясно. Ждали подкреплений и сигнала – а что будет конная атака, не сомневались.

– Кавалерию пустят первой, – говорил Додонов, – я точно говорю: кавалерию вперед пустят!

– Не могут пустить кавалерию, – говорил Панчиков. – Артиллерия свое слово скажет.

– А вот увидишь, – и Додонов ругался. – В такой мороз – и поскачем! Фашисты в Ржеве уже, поди, и без боя околели.

– Нет, – сказал Успенский, – по такому морозу мы никуда не поскачем. Пешком пойдем.