Красный цветок (СИ)

  Через несколько мгновений я стояла на знакомом постаменте. В окружении беснующейся, бьющейся в экстазе, озверелой толпы. Они тянулись к нам, выкидывая скрюченные пальцы. Остро пахло кровью, алкоголем, кровью, экскрементами. В одном углу совокуплялись. В другом убивали. Все содрогалось в немыслимых конвульсиях.

  - Литу*эль! Царица Тьмы! Коснись меня! Прокляни меня! Возьми меня! Меня! Меня!

  Выкрики сливались в оглушительный рев.

  Миа*рон отозвался рыканием. Мускулистые руки покрывались шерстью, кости перетекали из одного состояния в другое. Он силился удержать человеческую форму, но она соскальзывала с него, крошилась, терялась.

  Велика ли была ему человечность или мала, не мне судить. Но то, что не по размеру, - это очевидно.

  - Посмотри наверх, рыжая ведьма!

  Я посмотрела.

  Обнаженное тело Эллоис*Сента раскачивалось на острых железных крюках, вошедших в спину и вышедших из-под ребер.

  Юноша, раскачиваясь на жутких качелях, выглядел безвольной куклой. Хвала Двуликим! - он был без сознания.

  Рев толпы отдалился, продолжая оттенять жуткую сцену мрачным речетотивом:

   - Ткач! Ткач! Ткач!

   - Явись, Ужас, Зло и Тьма!

   - Мать Тьмы! Литу*эль! Да придет твой Проклятый Супруг!

   - Не нравится? - насмешливо рычал Зверь. - То, как он выглядит? А мне вся эта картина по вкусу! Аппетитная! Хочешь, чтобы он жил? Сделаешь то, как я скажу.

   - Нет, - прошептав, покачала я головой.

   - Что ты сказала?

   - Нет!

  Мягко переступая, Миа*рон приближался. Как любой хищник, кругами.

  - Даже так? - ухмыльнулся он.

  Наверху зазвенела цепь. Глухой сдавленный крик, оборвавшийся хрипом, не заставил поднять глаза. Я по-прежнему не сводила их со Зверя.

   - Ты согласна платить его мучениями за свое упрямство? - вкрадчиво поинтересовался Миа*рон.

   Я покачала головой:

   - У меня нет выбора.

   - Есть.

   - То, что есть, это - не выбор.

   'Тьма! Тьма! Тьма', - злым аккомпанементом звучали снизу крики утратившей разум толпы.

   - Тебя возбуждает его боль, а? Моя прелестная куколка? Так же, как она возбуждает меня? Кровь, боль, смерть? И надвигающийся неизвестный ужас - не самая ли сладкая приправа к страсти? Представь, как твои когти пробивают его хрупкую плоть! Как шелестят шелковые внутренности, орошая теплой кровью?

  Отвращение, внушаемое описываемой им картиной, было совершенно искренним.

   - Чужая боль, чужая плоть, чужая страсть, - шептал он.

  И был он по-своему красив. И по-настоящему безобразен.

  Цепи пронзительно заскрипели. Тело Эллоис*Сента рухнуло между нами, распростершись неподвижной куклой.

  Миа*рон легко подхватил юношу на руки, зарываясь руками в его мягкие длинные пряди, пробегая чувственными длинными пальцами по запрокинутой назад, беззащитной шее, мягко сжимая безвольно поникнувшие плечи.

  Ласкал его, как ласкают женщин - не спеша, со смущающей интимностью.

  В теле Эллоис*Сента зияли развороченные раны. С горловым рыком чудовище вгрызлось в них.

  Эллоисс, вскрикнув, пришел в себя. Руки заскребли по дощатому, залитому кровью, полу. Глаза широко распахнулись.

  Узнав меня, они словно вспыхнули, неожиданно ясные и чистые. Эллоис так пристально глядел на меня, словно хотел что-то сказать.

  Было страшно. И отчего-то мучительно стыдно за все происходящее. Как если бы именно я несла ответственность за все это безобразие.

  'Явись, Ужас, Зло и Тьма!

   'Мать Тьмы! Литу*эль!'.

   И ради этой тупой толпы я рискую потерять все, что люблю?!

  Миа*рон поднял окровавленную морду. Красные клыки, вывалившийся алый язык, безумные глаза с вертикальными зрачками - его образ будет преследовать меня даже за Гранью, на Другой Стороне Реки. Я это твердо знаю.

   - Открой Врата!

  Я покачала головой.

   - Открой Врата!!!

   Он поднялся, - воплощение моего кошмара.

  Внезапно я подумала о том, что они оба являются отражением моей души, светлой и темной её стороны. Но к чему сейчас все эти глупые аллегории?

   - Нет, - покачала я головой.

   Сбив меня с ног, Миа*рон притянул мое лицо к своей морде.

   - Ты не понимаешь?! Откажись ещё раз, и я убью его! И будет поздно что-либо менять. Поздно для всех троих!

   В отчаяние я посмотрела на бледное, почти бескровное лицо Эллоис*Сента.

   Он ответил мне твердым выразительным взглядом, отрицательно покачав головой. Это значило 'нет'.

  Прости меня, Двуликие.

  Я поднялась, чувствуя себя пустым сосудом. Моя душа горела. Болью. Яростью. Негодованием. Ужасом. Презрением. Горячие оранжевые языки пылали, выжигая душу. Она то разрасталась, превращаясь в океан лавы. То скукоживалась до размеров горящего листа. Губы шептали непонятные разуму слова. И пламя, переставшее быть послушным, ревело, исступленно и торжествующе. Грозное. Разъяренно-равнодушное. Идущее сверкающей стеной.

  В прожорливом горниле исчезали леса. Пузырилась, вскипая, вода, поднималась и, обезумев от боли, набрасывалась на берег. Взрывались горы, изрыгая огненную лаву. Скукоживались от невыносимого жара травы, скручивались листья, мелели колодцы и широкие трещины пролегали по некогда плодородным землям.

  Холод и жар разрывали на части. Я кружилась в потоках яркого света, которого не пережить смертным.