Красный вал

Эмиль не был вполне нормальным. Его поступки и речи были беспорядочны. Никогда нельзя было предвидеть, скажет ли он что-либо остроумное или какую-нибудь глупость. Он то неожиданно ворчал, то упорно молчал; то он проходил целые мили, то сидел, запершись в своей каморке в продолжение целых дней; то поглощал пишу с жадностью, то не дотрогивался до еды. Он легко раздражался. Благодаря физическому недостатку, нос его был всегда заложен, и он дышал с трудом. Это опять-таки влияло на его умственные способности: он не мог сосредоточиться на чем-либо, не мог долго ни писать, ни читать, ни слушать. Его мысли прыгали, как блохи, он обрывал людей на середине фразы, чтобы сделать какое-нибудь замечание, совершенно не относящееся к предмету разговора,

Пурайли были соседями с Мельерами. Отец Мельер был жестяником. Благодаря ремеслу, у него был серый цвет лица и надтреснутый голос. Выражение лица у него было задорное, глаза свирепые, усы были похожи на старую, облезшую зубную щетку. Он надоедал своим детям криками, ругательствами и наставлениями. Вся его философия, полная фатализма, выражалась в одной фразе: "всегда одно и то же". Это слабое существо на все события реагировало только фразами.

Настоящей хозяйкой в доме была жена жестяника Жанетта. Это была женщина с обильными формами, у нее были нежные и коварные глаза. Она не отказывала в своих ласках никому из знакомых, а, иногда, смотря по обстоятельствам, и продавалась. Целый день в столовой у них толпились знакомые, которых она щедро угощала.

Обыкновенно по субботам и воскресеньям вся заработная плата жестяника поступала в желудок семьи и приглашенных гостей. После этого нужно было пополнять дефицит. Жанетта занималась этим с нежной грустью, то, обращаясь к сапожнику Маргиту, завзятому холостяку, то, перехватывая деньги у первого попавшегося, а иногда у женщин, боящихся родов, которым она помогала то советами, то лекарствами; реже всего она зарабатывала что-либо трудом.

Она не любила этот последний способ, хотя была очень дельной работницей. Нельзя было сказать, знал ли Мельер о поведении своей жены. Этот нетерпеливый человек был удивительно снисходителен к Жанетте. Он терпеливо переносил ее отсутствие, ее опаздывания, ее мотовство. Уже давно Жанетта не имела детей. Но раньше они у нее были, когда она была молода и неопытна; их было четверо. Ее ужасающая плодовитость являлась угрозой хозяйству. Благодаря советам одной благодетельной женщины, она приняла раз навсегда необходимые меры.

Житейская мудрость явилась в лице одной дамы Лепельер, которая раздавала благодетельные рецепты. Мадам Лепельер посещала больницы и акушерок; она обладала ловкостью потаскушки. Это была маленькая старушенка, похожая на куницу, с узкими в виде щелок глазами, с желтой кожей, потомство наводило на нее ужас. Она испытывала род опьянения "освобождать дам" и практиковала не только даром, но даже тратила свои деньги. Это пахло каторгой, так как ее операции отправили трех женщин на кладбище.

— Но, — говорила она, — я помешала тысячи несчастным явиться на свет!

Маленькие Мельеры были прелестны, отличались ласковым характером, нравились другим детям и многим взрослым. Старший, Густав, был коренастый мальчик с короткими ногами, с янтарными глазами, по большей части полузакрытыми. У него были мягкие волосы цвета соломы, которыми он любил встряхивать, они как бы освещали все его гицо. Это была натура мягкая, пленяющая, грустная, полная молчаливого энтузиазма. Его пугливость спасала его от всяких мерзостей. Густав обладал разного рода достоинствами, прекрасными, невыразимыми, туманными, понятными только тем, кто знал его хорошо. Жоржетта Мельер, как бы самой природой предназначенная для ранних увлечений, однако, в шестнадцать лет была девушкой. Глаза цвета табака, волосы медного цвета, золотистый загар, соблазнительные движения, полное тело — все это указывало на страстную и здоровую самку. В общении с собой она заставляла других забывать о застенчивости и стыде; каждый становился животным подле ее беззастенчевой страстности. Однако, она возбуждала во всех симпатию. Она обнаруживала мягкое сердце и была всегда готова поделиться с ближним. Ее маленькое тело дышало сладострастием, и, если она потягивалась или чесалась, присутствующие краснели. Ее спасало только то, что она не любила мальчиков своих лет. До шестнадцати лет она сохраняла свои тайные ласки для взрослых мужчин. Эти люди имели мало случаев видеть ее, одну, потому что мать все-таки наблюдала за ней и не раз удовлетворяла страсть тех, которые пленялись дочкой.