Красный вервольф 2

С крыши на меня уставился рыжий голубь. Хвост распушил, голубку заприметил. Голубка, неприметная, серая, как мышка, юркнула в вентиляционное окошко чердака. Голубь за ней. Через некоторое время птичка вынырнула из другого окошка, над нужным мне подъездом. Ага! Кто-то вспугнул, не срослось у рыжего с любовью. Он тоже снова выбрался на крышу. И тут меня осенило. Точно! Можно попытаться попасть на чердак из соседнего подъезда. Вот только чердаки сейчас все наглухо забиты, чтобы никто там прятаться не мог. Но эту проблему как-нибудь решим.

— Слушай, Рубин, — я кивнул на клумбу, где кто-то из жителей выращивал блеклые цветочки. — Видишь этот гербарий? Короче, план такой…

Я наклонился и на ухо изложил ему свои придумки. Потом вразвалочку побрел к дому и нырнул в соседний подъезд. Столкнулся нос к носу со старушкой, та сослепу приняла мою гимнастёрку за немецкую форму. Отвесила поклон, и прошла мимо, а после я спиной почувствовал, как шепчет мне вслед проклятия на русском языке. Думает, что не понимаю. Хорошая старушка.

Я поднялся на третий этаж, стараясь не скрипеть половицами. Вот и лаз на чердак. На люке цепочка с замком, продетая через ржавые кованные проушины. Взобрался по железной лестнице. Схватился за цепочку и повис всем телом. И раз! Рванул, старясь не шуметь. Петля недовольно скрипнула. Вытянул цепь в струну и снова добавил рывок. Раз! Два! Звяк! — цепочка у меня в руке вместе с выдранной проушиной, а сам я повис на лестнице, чуть не брякнулся вниз.

Аккуратно снял цепь и приоткрыл люк, молясь, чтобы петли его не скрипнули. Выглянул в щель и подождал, пока глаза к темноте привыкнут. Пахнет пылью, паутиной и птичьим пометом. В дальнем углу мерцает огонек. Присмотрелся. Кто-то курит. Вот вы где! Нельзя на посту курить, так бы я хрен вас разглядел. А теперь враг обозначен.

Приоткрыл люк пошире и скользнул на крышу, засыпанную опилками и стружкой. По такой субстанции передвигаться можно почти бесшумно. Прополз метров пять мордой вниз. Наглотался пыли и опилок.

Вот уже различимы силуэты. Всего трое. Вроде, без формы, но с автоматами. Сидят на балке возле распахнутого лаза. Молча застыли, как привидения. Теперь ждем выхода Рубина. Цыган долго себя ждать не заставил. Послышался топот и его «пьяный» голос нескладно орал местный хит:

— У самовара я и моя Маша,
А на дворе совсем уже темно.
Как в самоваре, так кипит страсть наша!
Смеётся месяц весело в окно.

Фашисты заерзали и схватились за автоматы. Тем временем Рубин поднялся на третий этаж и принялся долбиться в дверь.

— Маруся! Душа моя! Открой. Я простил тебя. Хрен с этим Пашкой, давай лучше со мной жить. Ведь люблю тебя, дуру!

— Что там, Вилли? — спросил один из фрицев, обращаясь к серой тушке, которая уже аккуратно свесилась в проем и зыркала вниз.

Вилли вернулся на место и зло пробормотал:

— Шайсен! Какой-то пьяный оборванец долбится в дверь с букетом цветов.

— В нашу квартиру?

— Нет в соседнюю. Прогнать его?

— Сиди и прижми свой зад, Вилли. Нам нельзя высовываться. Он вроде бабу зовет. Не наш подопечный.

— Всегда считал русских неотесанными свиньями, — продолжал шипеть Вилли. — Как можно к женщине в таком виде заявляться.

— Плохо ты их знаешь, мой друг. Угадай, куда эти русские на свидание своих баб приглашают? Отнюдь не в ресторан. На сеновал. Представляешь?

Фашисты еще пошипели, поплевались, а шум, который поднял Рубин, позволил мне к ним приблизиться на расстояние броска.

Я вытащил из сапога нож. Провел по лезвию большим пальцем. Хороша заточка, ювелирная.

Дверь Рубину никто не открыл. Он стал долбить еще сильнее. Но судя по звуку уже в другую квартиру.

— Эта скотина барабанит в нашу квартиру, Курт! — громко шептал Вилли. — Что делать будем?

— Дьявол! Наделает шума и распугает наших «клиентов». Прирежь его по-тихому и затащим на чердак.

Вилли снял автомат и нырнул вниз, а двое нависли над лазом, наблюдая за происходящим. Пора. Рывком я встал на ноги и бросился на них со спины. С глухим всхлипом мой нож вошел под лопатку ближнему достав до сердца, и тут же вторым ударом я всадил нож в Курта. Тот успел обернуться и вскрикнуть. Клинок вошел ему снизу-вверх под челюсть. После удара он даже не дернулся, острие пробило мозг. Краем глаза я увидел, как внизу Рубин вонзил в печень нож спускающемуся фрицу. Тот не сдох, заголосил и свалился вниз. Я высунулся в проем:

— Прикончи его! Скорее!

Рана его смертельна, кровища хлещет, но Вилли орал и звал на помощь.

Рубин чуть замешкался.

— Твою мать! Режь его!!!

Парень вышел из оцепенения, подскочил к барахтающемуся Вилли и воткнул нож ему в горло. Вили заткнулся, но хрипел, как свин, булькал схватившись за шею и никак не хотел подыхать.

— В сердце бей! — крикнул я.

Рубин с остервенелыми глазами искромсал грудь фашиста, раз за разом погружая клинок в плоть.

— Сдохни, тварь! Сдохни! — шипел он.

Фриц затих, чуть не утонув в луже собственной крови.