— Ага, и танцы с притопами, — огрызнулся хмурый заспанный мужик, который тоже был в моей партии спящих. Голова замотана не слишком чистой окровавленной повязкой. — Нашел тоже время…
— Ты, Потап, не язви лучше, — Серега погрозил пальцем. — Ежели совсем не радоваться, то можно и вконец одичать.
— А чему ж тут радоваться? — Потап зыркнул в ту сторону, где мы погибших хоронили. Понятно, на что намекает.
— Все мы под смертью ходим, — философски сказал Серега, подперев подбородок кулаком. — Вчера Колька, а завтра может и я. Так что ж теперь, и не петь вовсе? Песня — она завсегда душевности добавляет.
— Дело говоришь, — поддержал Серегу партизан, который сегодня по кухне дежурил. — Концерт — это правильно. Только надо, чтобы по-настоящему. Афишу намалевать и на доске объявлений повесить.
— Вот фрицы по нам и ударят, пока мы будем шансоны слушать, — буркнул меланхоличный Потап.
— Не ударят! — уверенно заявил Серега. — Я ведь по молодости в самодеятельном театре играл! Хорошо бы в нашем отряде тоже труппу сообразить. И пьесы ставить!
— Труппу… — буркнул Потап. — Слово-то какое противное.
— Пойду у командира бумагу и краски попрошу! — Серега больше не обращал внимания на хмурое брюзжание Потапа. — Афишу намалюю, чтобы все честь по чести.
Серега поднялся и поковылял, припадая на правую ногу, в сторону штабной землянки.
— Черт знает что… — проворчал Потап и повернулся ко мне. — Ну вот ты скажи, что еще за концерт может быть? Разве подходящее сейчас время для концерта?
— Если подходящего времени ждать, то можно и не дождаться, — философски отозвался я. С одной стороны, самодеятельность я не очень любил, с другой — Серега абсолютно прав, одичать очень легко. И сломаться от тоски, потому что вокруг — грязь, холод, зима близко, а войне конца-края не видать. — Нужно давать себе отдушину, иначе и жить не захочется.
Все заговорили разом. Кто-то с энтузиазмом топил за концерт и сетовал, что инструментов маловато, потому что он на пианино умеет как-то, а вот на баяне и гитаре нет. Кто-то поддерживал Потапа, что, мол, у нас товарищи погибли, нехорошо это, как на могиле плясать, получается. Кто-то пытался рассказать историю, что вот к ним в клуб однажды приехал с гастролями народный хор, а механизатор с трактористом прямо в разгар концерта драку устроили.
— О чем спорим, товарищи? — громко спросил неожиданно появившийся из-за дерева Слободский. Лицо бледное, в руках — плотный конверт, похоже, из штаба пакет доставили только что.
— О, товарищ командир! — обрадованно всплеснул руками повар. — А Серега к вам пошел за бумагой. Афишу рисовать!
— Какую еще афишу? — нахмурился Слободский.
— Концерт самодеятельности он, видишь ли, хочет, — язвительно проговорил Потап. — Можно подумать, у нас других забот нет…
— Концерт? — задумчиво повторил Слободский. — А что? Концерт — это дело. А то одичаем тут в лесах вконец… Саша, можно тебя на несколько слов?
— Конечно, товарищ Слободский, — я с готовностью вскочил. — Сейчас только миску свою помою…
Когда я зашел в землянку, Серега как раз собирался из нее выйти. Радостный такой, подмышкой рулон ватмана, на лице — лыба до ушей.
— Что-то не в духе командир, — прошептал он мне в дверях. — Порадуй что ли его чем-нибудь, у тебя хорошо получается.
— Постараюсь, — усмехнулся я.
Сел за стол напротив командира. Да уж, и впрямь что-то случилось нехорошее, похоже. Благородное лицо Слободского было бледным, меж бровей — глубокая складка. На столе разложены бумаги из того самого пакета.
— Плохие новости? — спросил я.
— Обычные новости, — Слободский тряхнул головой, будто отгоняя непрошенные мысли. Собрал бумаги и сунул их небрежно обратно в конверт. — На поезде через три дня в сторону Ленинграда боеприпасы пойдут, надо остановить.
— Если надо, я готов участвовать, — сказал я.
— Нет-нет, про другое речь пойдет, — покачал головой Слободский. — Ты же знаешь Катю Смолкину?
— Конспиративную квартиру в городе держит? — припомнил я. Разок бывал, но только на пороге. Саму Катерину увижу — узнаю, конечно, но мы с ней всего парой слов перебросились.
— Да, именно, — кивнул командир. — Так вот, она сообщает, что в городе сопротивление ширится. Она собрала у себя тайный кружок активистов, и хотят они газету подпольную выпускать.
— Похвальная инициатива, — сказал я.
— Пока что они рукописный листок распространяют и листовки, но, сам понимаешь, от руки достойный тираж не оформишь, печатный станок им нужен, — Слободский посмотрел на меня. — Сможешь помочь?
— Хм… — я задумался. Печатные станки в Пскове давно и прочно оккупировал отдел пропаганды. Технически, я, конечно, знал, где находится типография, но вот практически о том, как умыкнуть довольно громоздкую штуку из фашистского издательства, как-то не думал. — Можно попробовать… Меня в городе, конечно, знают, но дня через три борода отрастет…
— Ты бы меня очень выручил! — горячо проговорил Слободский. — А то на меня сверху наседают, чтобы я этой общественно-полезной инициативе оказал посильную помощь, а у меня все руки не доходят. Помощники тебе нужны будут?