— Яшка, ты герой, — я сглотнул ком в горле и выпрямил спину. — Не шучу, правда. И план насчет Свободного отличный. Давай в дом возвращаться, пока нас кто-нибудь тут не засек.
Мы выбрались из-за поленницы и, пригнувшись, проскользнули в дверь. От входа было слышно, что слово взял «сиделец», который раньше все больше молчал.
—…дык я же говорю! — рассказывал он. — Как в тот раз дело было, когда на краю кладбища курган старый разрыли. А там могила совсем-совсем старая, с допотопных каких-то времен. Вождь какой похоронен или кто. Получилось-то случайно почти, никто вроде как не собирался сначала в ту сторону копать. Думали, сейчас землей закидаем, и дело с концом. Кому есть дело до старых костей, у которых и родни-то не осталось. И эту могилу один из фрицев увидел. И такой шум поднялся. Всех отогнали, вокруг могилы все лентами с флажками обмотали и не подпускали никого. Пока не приехал этот… как его… усики такие щегольские, ходит вечно как артист одетый. Зингер! А, нет… Это швейная машинка такая.
— Зиверс? — подсказал я.
— Да, точно, Зиверс, — «сиделец» покивал. — Приехал он и его подручные. С ящиком. Они все находки из той могилы аккуратнейше в ящик сложили. Сначала от земли все отмыли, потом каждую косточку в отдельную бумажку завернули.
— Забрал скелет? — уточнил я.
— И увез, ага, — ответил «сиделец». — Говорят, у него разных скелетов целая коллекция, вот уж не знаю, для чего. Хотя может и враки…
— Не враки, — я покачал головой и прикусил губу. Хрен с ним, с Лавриком. В конце концов, меня могут убить вообще в любой момент, как и кого угодно на этой войне. Так что приказом больше, приказом меньше… Одно я знаю точно, что бы там ни было, я все равно не переметнусь на сорону врага. Бил фрицев и буду бить. Неважно, будет со мной отряд Слободского, или я опять буду действовать исключительно на свой страх и риск. И сейчас, когда я слушал рассказ «сидельца», в голове начал созревать новый план…
Глава 25
Бл*ха, как же медленно наступают сумерки, когда они нужны! К вечеру еще и распогодилось, свинцовые облака разошлись, и багровое закатное солнце залило гудящее, как растревоженный улей, Заовражино, какими-то неприлично яркими лучами. Я поймал себя на том, что от нетерпения уже постукиваю носком сапога о половицу. Замер. Приказал себе сидеть неподвижно и снова уставился в окно. Наш соглядатай, туповатый внучок «сидельца» топтался на дороге и никаких знаков не подавал. Минуты тянулись медленно-медленно. Пулеметы уже давно замолчали, фрицы пока что были заняты подсчетом потерь и учетом разрушений. До этой части деревни дошел пока что только один патруль. На наше счастье, контингент здесь был расквартирован такой себе, и по большей части совершенно не боевой. Иначе бы давно уже выпотрошили все дома в деревне в поисках возможных диверсантов. Но битва за Москву им сейчас была куда важнее, чем порядок в одном отдельно взятом населенном пункте, да еще и таком не особо значимом, как тупиковая железнодорожная ветка. Больше всего я опасался за то, что местные фрицы могут запросить подкрепления из Пскова, и до вечера сюда успеют явиться свеженькие фашики в хорошо выстиранной и выглаженной форме цвета «фельдграу».
А солнце, как назло, застыло на закате, как пришитое, и не торопилось нырять за горизонт. Что для моих целей совершенно не годилось. Нужна была темнота. И в идеале — кромешная.
Соглядатай на дороге посмотрел в сторону дома и помахал руками. Твою мать, еще кто-то прется… Предсказуемо, конечно. Было бы странно, если бы фрицы не устраивали после случившегося обход своих «владений».
— В подпол, живо, — тихо скомандовал я молча сидящему за столом старшему Бежичу. Эмилия и Милена давно уже прятались в дальней комнате. Я сразу же отправил их туда, наказав не высовывать носа, пока я за ними не приду.
— Неспокойно у меня на душе, — сказал Бежич, тяжело поднимаясь. — Как в мышеловке ведь мы там, а ну как найдут…
— Найдут, скажешь от пшеков прятались, — нетерпеливо подталкивая его в спину, сказал я. — Давай-давай, ты человек ценный, не будут они тебя за яйца вешать.
Бежич спустился в черный провал люка, а я занял его место за столом и взялся за ручку эмалированной кружки. Типа, гощу у Марьи по своим приютским делам. Чаек вот попиваю, что не так, камрады?
За окном послышалась немецкая речь, потом ноющий голосок недоросля. Эх, зря он с ними пререкается, получит сейчас в чан. Хорошо еще, если не пулю… Словно в ответ на мои мысли, недоросль взвыл и захныкал. А фрицы заржали. И голоса начали приближаться. Сюда идут, проверяльщики хреновы.
— Сейчас я их спроважу, — невозмутимая Марья поднялась из своего угла и надолго задержала на мне свой мутноватый взгляд. Ох, и странная же дама, меня от нее просто в дрожь бросает. Такое впечатление, что она все время находится под воздействием каких-то веществ. Лицо будто чуть стекшее вниз, выражение не меняется, а в прозрачных глазах ни тени страха, мыслей или чего другого. Как будто кукла восковая по какой-то прихоти ожила и по ней же продолжает приходить на помощь уже не в первый раз.