Красный вервольф

Граф переворачивал пластинку уже в третий раз. Снимал стресс после поездки в деревню. Взмахивал руками в такт музыке. На сей раз я не мог опознать, что именно он слушал, не такое уж и глубокое у меня было музыкальное образование. А вот граф был явно настоящим ценителем. Оперный баритон тоскливо завывал на немецком о своей несчастной судьбе, потом ему вторило женское сопрано, потом вступал оркестр… Потом все начиналось сначала.

Я скромно сидел на уголке дивана, зажав ладони между коленями. Мои попытки убедить графа, что все получилось по чистой случайности, что никакой моей заслуги в этом нет, он резко обрывал. Слушать, мол, ничего не хочу. С его точки зрения, я повел себя как настоящий герой. Самоотверженно, рискуя собой, и все такое.

После того, как Наташа открыла огонь по карателям, они еще до вечера прочесывали леса. Мирных жителей никто уже трогать не стал, не до них было. Гольдер сдох, а фрицы были озабочены поимкой снайпера. Но, вроде, никого не нашли. Надеюсь.

А искусствовед, по приезду в комендатуру, расставаться со мной не пожелал. Слушал патефон в моем обществе. Алоиза отшил, когда тот попытался поделиться с ним сомнениями на мой счет. Кажется, это все еще выйдет мне боком. Уж теперь-то гестаповец убедился, что знает обо мне недостаточно. И что чутье его не обманывает ни разу, несмотря даже на резкую отповедь графа, который потребовал от приятеля, чтобы тот перестал его опекать. Потому что это не его опека спасла графу жизнь. И что если бы он тогда его послушал, то сейчас лежал бы с простреленной башкой.

Алоиз ушел. Алоиз умный. Не стал доводить логические умозаключения графа до «а не сам ли ты, друг сердечный, задумал сжить меня со свету?»

Но до этого граф сам не дошел. Включил музыку и погрузился в негу.

В компании с молчаливым мной, потому что вся остальная комендатура уже давно разошлась по домам.

— Герр Алекс! — граф резко открыл глаза и убрал иглу с пластинки. — Как вы относитесь к шнапсу?

— Положительно, если не злоупотреблять, — осторожно ответил я.

Судя по заблестевшим глазам графа, в его голову пришла какая-то идея, которую он был намерен немедленно претворить в жизнь.

— Музыка — это прекрасно, — граф резко поднялся и захлопнул крышку граммофона. — Но закончить сегодняшний вечер нужно по-другому. Идемте!

— Да, герр граф, — я послушно встал.

Задавать вопросы не стал, ясное дело. Особого настроения на «продолжение банкета» у меня не было. Больше всего хотелось закрыться в своей каморке и… Да, хрен знает, что! Хваленая моя тренированная стрессоустойчивость, ага. Перевести бы дух, собрать мозги в кучу.

«Ага… Принять ванну, выпить чашечку кофе… — язвительно сказал мой „внутренний Корнейчук“. — Сопли подбери. Мозги ему в кучу собрать. Ретрит устроить еще скажи. Релаксацию с психотерапией, ну!»

Я встряхнулся.

Граф легкой походкой шагал по брусчатке. Уверенный, как атомный ледокол. Какой-то патрульный дернулся, было, в нашу сторону, но моментально отшатнулся и скрылся в темноте.

«Делай, что должен, дядя Саша, — сказал я сам себе. — И делай там, где ты можешь больше всего».

Я приосанился. В башке прояснилось, мутный туман накатывающей смертной тоски, от которой хотелось не то выть нечеловечески, не то бросаться на первых же встречных фашистов, чтобы глотки им грызть, отступил. Призрак застреленного старика растаял, пробормотав что-то вроде: «Всех не спасешь, сынок…»

И стал одной из сонма теней где-то глубоко в подсознании.

Все потом.

Направлялся граф к симпатичному зданию с островерхой башенкой, которого в будущем Пскове я тоже не видел. Отдаленно похоже на какую-то бывшую церковь, но не православную, а какую-то лютеранскую или что-то в этом роде. Над входом висел фанерный щит, на котором крупными готическими буквами было намалевано «Остланд». А чуть ниже табличка с шрифтом помельче — «офицерский клуб».

— Герр граф, а разве туда можно входить гражданским? — спросил я.

Тот обернулся ко мне, глаза его сверкнули в темноте. Открыл рот, чтобы ответить, но промолчал и только широко улыбнулся.

Распахнул дверь и шагнул внутрь.

Намек был понятный и недвусмысленный, так что я последовал за ним.

Изнутри на храм это помещение было уже совсем не похоже. Прямо по курсу на невысокой круглой сцене пританцовывала тоненькая девушка в длинном облегающем платье, искрящемся в свете электрических ламп.

Чуть в тени сбоку расположился небольшой оркестр. Все как один в серой форме, на лицах — восторг и вдохновение. Они играли, девушка пела.

— Возле казармы, в свете фонаря
Кружатся попарно листья сентября,

Ах, как давно у этих стен

Я сам стоял,
Стоял и ждал
Тебя, Лили Марлен,
Тебя, Лили Марлен.

Вокал был неплох, чувственный такой, с хрипотцой. Певичка явно подражала Марлен Дитрих, и даже неплохо это делала, в целом.