Красный ветер

«Бреге» налетели со стороны Пиренеев. Андрей их сразу узнал по четко вырисовывавшимся силуэтам — такие машины были сейчас и у республиканцев и у франкистов. «Может быть, — мелькнула у Андрея мысль, — это не фашисты?» Но, уже через минуту он понял, что это они. Бомбардировщики шли правым пеленгом на высоте примерно тысячи метров, и было видно, что они все больше снижаются. Вот ведущий бросил машину в крутое пикирование, и послышался вой устремившихся к земле бомб. Все вокруг вздрогнуло, и земля почти по-человечески застонала. Андрея ударила взрывная волна, ударила в спину, на миг ему показалось, будто небо закрылось черной плотной тучей, сквозь которую не было видно ни солнца, ни синевы неба. Он успел сорвать со своего плеча девчушку и, падая, прикрыть ее собой. Рядом упали, сбитые с ног той же взрывной волной, Дубровин, Хосе Льорка и босоногий мальчишка.

Потом земля вздрогнула еще раз, еще и еще. Недалеко от станции вспыхнул пожар, языки пламени и густая пелена дыма потянулись к отрогам гор.

— Все, ушли, — прохрипел Дубровин. — Чего ж им тут было надо? Ни одного военного объекта, кроме двух русских летчиков…

— Они не ушли, — сказал Хосе. — Они вернутся, я знаю. И все знают. Нам надо быстро уезжать.

— А эти? — Андрей указал на девчушку, ошалело глядящую по сторонам, и мальчишку, не выпускающего из своей руки руку Дубровина. — Не бросим же мы их здесь, посреди улицы.

— Вон там наша машина, — сказал Хосе! — Шофер ожидает.

Но «бреге» уже снова возвращались. Они шли теперь со стороны моря на малой высоте, открыв огонь из пулеметов. Стреляли наугад: по ветхим домишкам, по людям, по сгрудившимся на площади ревущим осликам.

Им, летчикам, штурманам и стрелкам на «бреге», нечего было бояться: ни одной зенитной пушки на всю округу, ни одного истребителя республиканской авиации — летай сколько душе угодно, стреляй, увечь, уничтожай и в конце «рабочего дня» записывай в свой дневник: «Сегодня мы славно поработали. На улицах — трупы, развалины домов, пожары. И — паника!..» Сколько таких дневников видели впоследствии Андрей Денисов и Павел Дубровин!

Правый крайний «бреге» повернул еще правее и пролетел почти над головами укрывшихся за стеной полуразрушенной лачуги Андрея, Дубровина, Хосе Льорки и двух ребятишек. Хосе неожиданно вскочил и, вырвав из кобуры свой маузер, начал стрелять по самолету. Стрелял и неистово по-испански ругался, лицо его исказилось от ярости, от бессилия, от ненависти, и было больно смотреть на этого человека, словно обезумевшего и не замечающего своего безумия.

А потом он опустился на землю, бросил маузер в сторону, подтянул колени и, опустив на них голову, закрыл ее руками. Плечи Хосе вздрагивали, и Андрей подумал, что испанец, наверное, сейчас плачет, что сдержать своих слез он не в силах.

Дубровин сидел чуть в стороне, обняв одной рукой за плечи мальчишку, а другую положив на голову девчушки. Вид у него скорее был подавленный, чём растерянный и испуганный, но своей подавленности он старался никому не показать.

— Как тебя зовут, малышка? — по-русски спрашивал он у девочки. — Ну, ну, ты не плачь, сейчас мы отведем тебя к твоей маме. Ты меня слышишь? Не надо плакать, все будет хорошо…

Они вернулись к станции. Рядом с разрушенным газетным киоском вниз лицом, подвернув под себя руку, лежал человек. А рядом — тот самый поррон, из которого всего несколько минут назад Андрей и Дубровин пили красное терпкое вино. Поррон чудом оказался целым, а на земле темнели не то лужицы красного вина, не то запекшейся крови.

Андрей опустился на колени, приподнял голову человека и невольно отшатнулся: фашистские летчики стреляли разрывными пулями, и одна из них попала прямо в лицо человека. Теперь это было даже не лицо, а окровавленная Маска, и лишь по длинным запорожским усам Андрей узнал того старика испанца, которому принадлежал поррон.

В двух-трех шагах лежали еще двое убитых, а дальше еще и еще — растерзанные тела, лужи крови. Крики и стоны раненых и изувеченных, и дым от пожаров по земле — удушливый, смрадный дым, затмивший небо и солнце…

По перрону бежала женщина в накинутой на плечи черной шали, бежала, странно раскинув руки, будто слепая, но глаза ее — страшные, безумные глаза — кого-то искали. Она спотыкалась о трупы убитых, переступала через раненых, бросалась в одну сторону, в другую, снова возвращалась на то же самое место, откуда только что ушла, и все время звала:

— Кончита!.. Кончита!.. Кончита!..

Девчушка, которая не уходила от Андрея ни на шаг, вдруг закричала:

— Мама!

Женщина остановилась, повернула голову и, еще не веря своему счастью, что-то зашептала побелевшими губами. Наверное, она подумала, что все это ей почудилось, или она действительно уже сошла с ума и теперь до конца дней будет слышать голос своего ребенка, которого давно нет.

— Мама! — снова закричала девчушка.