Красный ветер

Сынок Христины продолжал громко выть, он теперь лежал на земле лицом вниз, царапал землю руками, и офицер, поморщившись, сказал своим: «Унесите». — Потом добавил: «А этим свяжите руки»..

К нему подошли два мавра, что-то тихо ему проговорили, и офицер в ответ молча кивнул головой. Мавры схватили двух девчонок с косичками — Аниту и Марию — и куда-то их уволокли.

Руки связали всем, кроме Энрике. Он подумал, что тех, кого связали, уведут в плен, а его расстреляют на месте. Ему не очень было страшно, за эти дни он столько видел смертей, что чувство страха в нем притупилось, и ему хотелось только одного: пусть его расстреляют сейчас, на глазах у всех, он покажет, как надо умирать. Да, он покажет! Плюнет в морду этому офицеру и крикнет своим друзьям: «Анимо, компаньерос! — Бодрее, товарищи!»

К Энрике подошел тот самый мавр, в которого он дважды стрелял. Бурнус на плече у него был разорван и в крови, но мавр скалил белые зубы в улыбке: он не думал сейчас о боли, он мечтал о мести. Взглянув на офицера, мавр показал глазами на Энрике. Но офицер мотнул головой: нет!

Тогда мавр вытащил из ножен кривой нож, приблизился к одному из связанных парней и сильным движением перерезал тому горло от уха до уха. И сразу же схватил за косы рядом стоявшую с парнем женщину, резко дернул ее голову назад и проделал с ней то же самое.

Мавры, и фалангисты одобрительно загоготали, а офицер сказал по-испански:

— Довольно, Асид Карим. Оставь другим.

И началась резня.

Красные круги поплыли перед глазами Энрике. Он слышал крики, стоны, женщины бились в истерике, старики вырывались из рук мавров и фалангистов, а те продолжали свое страшное дело, и тот, кто особенно удачно и ловко расправлялся со своей жертвой, тут же заслуживал одобрительные возгласы фашистов, точно он лишал жизни не человека, а обреченное на смерть животное.

Энрике хотел закрыть глаза, чтобы ничего этого не видеть, но как только очередной палач приближался к своей жертве, мальчишка порывался на помощь — бить, царапать, рвать на части чудовище с кривым ножом в руках — и не мог сдвинуться с места, стоял с раскрытыми глазами, слегка пошатываясь…

В живых остались парень, старик и еще один из мальчишек. Мальчишку трясло, точно в лихорадке, он прижимался к старику, а тот что-то тихо ему говорил, не то подбадривая, не то успокаивая. Парень стоял рядом, слизывал кровь с разбитых губ и вроде как улыбался. Офицер бесстрастным голосом обратился к нему:

— Пойдешь к нам?

— Ублюдок! — ответил парень. — Твоя мать — гиена, а отец — волк.

Офицер махнул рукой, и к парню сразу же направился кривоногий мавр с ножом в руке. Однако офицер вдруг сказал:

— Подожди. — И ткнул пальцем в сторону Энрике: — Эль пеке[16], ты хочешь жить?

Энрике не сразу понял, о чем его спрашивают. Он смотрел не на офицера, а на парня с разбитым ртом и на кривоногого мавра с ножом в руке. Тогда офицер повторил:

— Я у тебя спрашиваю, ты хочешь жить?

— Хочу, ответил Энрике. — Очень хочу.

— Ты храбрый мальчишка, — сказал офицер. — Я видел, как ты стрелял и мавра. Ты молодец. Но если ты не хочешь, чтобы тебя прирезали, как остальных, ты должен искупить свою вину. Понимаешь, о чем я говорю?

— Да, понимаю.

— А как ты искупишь свою вину?

— Ты тоже ублюдок! — крикнул парень. — Если б мы знали, что ты такой, мы сами прирезали бы тебя, как собаку!

— Слышишь, что он говорит? — улыбнулся офицер. — Он твой друг?

— Я первый раз его вижу, — ответил Энрике.

— А этот? — Он указал на мальчишку, прижимающегося к старику. — Этого ты тоже видишь впервые?

— Да.

— Как же ты попал сюда? Они притащили тебя силой? Они заставили тебя стрелять?

— Нет, я сам. Но я искуплю свою вину.

— Очень хорошо. Я дам тебе пистолет, и ты выстрелишь из него вот в этого парня, который оскорбил и меня, и тебя. Что ты на это скажешь? Если сделаешь так, как я говорю, мы отпустим тебя домой. А хочешь — пойдем к нам. Нам нужны храбрые мальчишки.

— Я сделаю все, как вы велите, сеньор, — уже бодро сказал Энрике. — Он назвал меня ублюдком… Я сделаю все, как вы; велите…

— Муй бьен, эль пеке.

Офицер подумал, что неплохо было бы, если бы тут оказался фоторепортер. Мальчишка-испанец, мальчишка из народа приканчивает красного. Черт возьми, такой снимок кое-какие газеты оторвали бы с руками! Он обошел бы весь мир, этот снимок: маленький испанский гаврош против Республики!

— Муй бьен, эль пеке, — повторил офицер. — Держи вот эту штуку, она стреляет не хуже той пушки, из которой ты смалил по мавру. Действуй смелее, эль пеке, потом я представлю тебя самому генералу Моло…

Он вытащил из кобуры пистолет и протянул его Энрике:

— Действуй, эль пеке.

Энрике с пистолетом в руке стал медленно приближаться к парню. Сделает полшага — остановится, постоит — и снова полшага вперед. И смотрит в его глаза, прямо в глаза, а тот замер на месте и тоже не спускает глаз с Энрике, с губ его стекают две струйки крови, руки за спиной скручены веревкой, а рядом с ним — кривоногий мавр, так и не спрятавший свой нож, стоит и скалится — какое-то чудовище, с мохнатыми бровями, тупое и жестокое чудовище…