Красный ветер

Вряд ли стоило сомневаться в том, что этот человек искренне хотел помочь республиканской армии в войне с мятежниками — он действительно был прогрессивным человеком и, как все честные люди, ненавидел фашизм. Но его разъедало честолюбие, и сильнее, чем о помощи республиканцам, Андрэ Морроу мечтал о собственной славе. Стать этаким французским Байроном, показать себя всему миру — это было его идеей-фикс. Однако Байрона из него не получилось, а его летчики доставляли республиканскому командованию больше хлопот, чем помощи.

Начали они с того, что потребовали с каждым из них заключить договор: за службу в республиканской авиации им должно выплачиваться жалованье в размере пяти тысяч песет ежемесячно и, кроме того, в случае гибели — полмиллиона песет страховки. По тому времени это были большие деньги, но им пошли навстречу: Республике как воздух нужны были летчики, Республика ни с чем не считалась. Когда Андрэ Морроу кто-то сказал, что советским летчикам тоже предлагали солидное вознаграждение, но никто из них не захотел и слушать об этом, он развел руками: «Я ведь командир не советской эскадрильи, а мои ребята — не советские летчики…»

Самолеты между тем выстроились в круг, дважды прошли по границам аэродрома, но садиться никто из летчиков эскадрильи Морроу не решался. Гильом Боньяр сказал:

— Они ждут, когда высохнет поле.

Наконец одна машина вышла из круга и начала заходить на посадку. Все ближе и ближе к земле, ветер поддувает то под одно крыло, то под другое, самолет кренится вправо и влево, скорость совсем погасла, а впереди — глубокая лужа, похожая на грязное озеро.

Боньяр кричит, словно там могут услышать:

— Газу, газу дай, болван, не на гидроплане ведь сидишь! Машина плюхается посреди лужи, вздымаются фонтаны мутной воды, они на миг закрывают всю эту невеселую картину, а еще через миг картина предстает совсем в другом виде: самолет стоит, воткнувшись носом в воду, и вокруг него плещутся грязные волны.

Гильом Боньяр говорит:

— Все правильно. Бочка омулей на Байкале-море. Так, Павлито?

Через несколько минут машину французского летчика оттащили в сторону, но эскадрилья продолжает делать круг за кругом, не снижаясь и даже не делая попыток заходить на посадку.

Хуан Морадо коротко сказал:

— Денисио!

— Я понял, — так же коротко ответил Денисио.

Вскоре он был в воздухе. Пристроившись к ведущему, он покачал крыльями своего истребителя, давая знак, чтобы французский летчик следовал за ним. И, продолжая лететь под самой кромкой облаков, повел его на посадку. Француз не отрывался ни на метр — он уже понял, что его «взяли за руку». И беспрекословно этому подчинился: впереди него летел советский самолет, и, по всей вероятности, в нем находился советский летчик. А советский летчик… Черт их знает, этих советских летчиков, что они за люди! О них ходят легенды — об их храбрости, умении драться и побеждать даже в том случае, когда вокруг одного кружится стая фашистов. Ясное дело — они настоящие парни, не верить им нельзя…

Денисио посадил его на том же пятачке, на котором недавно приземлился и сам. И, показав французу большой палец и по-дружески улыбнувшись, снова взлетел. Чтобы посадить на этом же месте следующего…

6

— Вас поведет на цель летчик Денисио.

Командир полка Риос Амайа, только что прилетевший вместе с комиссаром Педро Мачо в эскадрилью Хуана Морадо, показал Андрэ Морроу на Денисио:

— Он хорошо знает цель, и он опытный летчик.

Эстрелья перевела и добавила от себя:

— Он может повести не только эскадрилью, но и полк. Это очень, очень хороший летчик.

Морроу вежливо улыбнулся:

— Благодарю вас, сеньорита… Но… Мои летчики устали. Им необходимо отдохнуть… К тому же… Это ведь не аэродром, а болото…

— А мы летаем. — Эстрелья тоже вежливо улыбнулась и тут же поправилась: — А они летают…

Как бы в подтверждение ее слов, со стороны Гвадалахары показались самолеты — три неполных звена истребителей И-16. Они шли разрозненным строем, в середине которого не летел, а переваливался с крыла на крыло, то отставая, то как-то лихорадочно вырываясь вперед, самолет с нарисованной на фюзеляже жирной красной стрелой. Ее хорошо было видно с земли, эту красную стрелу, и хорошо было видно, что машина еле держится в воздухе — она уже агонизировала, рыскала из стороны, в сторону и напоминала израненное животное, которое, больше не веря в свое спасение, из последних сил плетется куда глаза глядят.

— Это эскадрилья Бенито, — сказал Педро Мачо. — У них это третий с утра вылет. На земле им дают время только для того, чтобы заправить машины бензином и поработать оружейникам. Скажи об этом французам, Эстрелья, пусть знают.

Выслушав Эстрелью, Андрэ Морроу недоверчиво пожал плечами:

— Третий вылет с утра? Они железные люди? Без нервов?

— Они приехали драться за нашу Испанию, — ответила Эстрелья.

— Мы тоже прибыли сюда драться за вашу Испанию, — с заметной обидой проговорил Морроу. А командир Бенито — кто? Русский?

— Летчик военно-воздушных сил Республики, — уклончиво сказала Эстрелья.