Красный ветер

И оба знают: уходить вверх — это просто оттягивать неизбежное. Потому что через какое-то время снова придется все начинать сначала. И сколько бы они ни утюжили воздух, от встречи с землей им все равно не уйти.

— Сто метров, — не сказал, а выдавил из себя Прадос. — И ничего не видно.

Денисио молчал. На лбу у него выступили мелкие капельки пота, в глазах от напряжения появилась резь — он вглядывался в темноту не мигая, он, кажется, никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным человеком, как в эти минуты… Жизнь их висела на волоске. И все это было во сто крат хуже, чем в самом жестоком бою. Там можно защищаться и самому наносить удары, там все или почти все зависит от тебя самого: от твоего умения, опыта, мужества, от твоей реакции, выдержки, самообладания. Сейчас же ничего ни от капитана Прадоса, ни от Денисио не зависело. Слепая судьба. Удача или неудача. Чет или нечет… Между ними и землей оставалось менее ста метров. А может быть, менее пятидесяти. А может быть, не оставалось и метра — никто из них точно не знает…

— Будем уходить, — сказал Прадос. И тут же закричал: — Будем уходить, слышишь?

«В нем взорвались какие-то нервные клетки, — подумал Денисио. — И во мне они тоже сейчас взорвутся. Я тоже уже на пределе…»

Он услышал, как усилился гул моторов. Прадос увеличил обороты. «юнкерс» перестал снижаться. Сейчас капитан Прадос потянет штурвал на себя и машина пойдет вверх. Подальше от земли. Зачем? Для чего? Выиграют они или проиграют? И вдруг Эскуэро сказал:

— Слева какие-то огни. Вспышки огней. Похоже, что куда-то бьют из пушек.

Он сказал это совершенно спокойным голосом, так, будто говорил о чем-то обыденном, незначительном. Ни Денисио, ни капитан Прадос вначале даже не обратили внимания на его слова — слишком все это было неправдоподобно. Но уже через мгновение, взглянув влево, они и сами увидели те самые вспышки близких огней, о которых говорил баск.

— Снижайся! — крикнул Денисио. — И давай правее. Это артиллерия. Район Каса-дель-Кампо и Карабанчель Бахо. Смотри туда, капитан! Видишь, река? Мансанарес!

— Да, Мансанарес! — Эмилио Прадос сразу оживился, он теперь тоже узнал местность, над которой не раз пролетал со своей эскадрильей бомбардировщиков. — Мансанарес, Денисио! Черт побери, наконец-то мы вырвались из ада. Ты слышишь, Денисио! Я говорю, наконец-то мы выбрались из этой небесной кутерьмы. Идем на «Куатро вьентос»?

— Пошли на «Куатро вьентос», капитан. Давай еще правее… Смотри, кто-то засмалил по нашей телеге из зенитки. Наши, конечно, франкисты не станут смалить по своему.

— Наши, а стрелять не умеют, — засмеялся Прадос.

— Немедленно плюнь три раза через левое плечо, — сказал Денисио. — И больше не каркай.

— Тьфу, тьфу, тьфу! Зажги сигарету, Денисио, и сунь мне ее в зубы. Да поскорее, я только сейчас вспомнил, что не курил с сотворения мира. Как Росита?.. Слушай, брат Денисио, со мной происходит какая-то чертовщина. Я будто вновь родился на свет. Я будто сбросил с плеч тысячу килограммов груза! Скажи, разве это не чертовщина? — он опять засмеялся. — И ругаться я стал, как севильский бродяга…

— Подверни еще правее, Эмилио. Скоро мы будем заходить на посадку… Чертовщина, говоришь? Все правильно. Все правильно, Эмилио… Теперь выдерживай курс. Строго выдерживай. Здесь мне знаком каждый бугорок… Смотри, кто-то послал ракету. Пускай святая мадонна благословит этого человека… Убирай газ, Эмилио! Вот и «Куатро вьентос». По-русски это звучит так: четыре ветра. Запомни, Эмилио, — четыре ветра!

3

Прадос отрулил от взлетно-посадочной полосы и выключил зажигание.

Винты остановились. И наступила тишина.

А потом они услышали крики подбежавших к машине людей, кто-то забарабанил по фюзеляжу и потребовал:

— Выходи!

Они продолжали сидеть молча, никому ничего не отвечая.

Им самим казалось странной и непонятной та реакция, которая наступила так внезапно. Только несколько минут назад они чувствовали необыкновенный подъем, все их чувства были взбудоражены, все в них кричало от радости, вызванной избавлением, и вдруг — без всякого перехода — полная апатия, непреодолимая усталость вновь навалилась на них с прежней силой, и они словно окаменели. Расслабившись, свесив голову на грудь, в мертвой позе сидел Эмилио Прадос, прислонившись к двери кабины, стоял с закрытыми глазами Денисио, и даже баск Эскуэро не двигался с места, еще не полностью осознав, что все уже осталось позади. Молчала и Росита, ожидая, когда к ней подойдет Эмилио и скажет, что она должна делать.

А люди — их стало много, человек, наверное, тридцать или сорок, окружили самолет, о чем-то спорили, кричали, трое уже взобрались на крылья, кто-то принес зажженный фонарь и, держа его в одной руке, другой дергал за ручку двери.

— Открой, Эскуэро! — сказал наконец Денисио.

Толкая друг друга, в кабину с пистолетами в руках ввалились сразу трое.

— Алеманос?[27]

В стареньком моно[28], в шлеме с летными очками, человек ткнул дулом пистолета в бок Эмилио Прадоса, переспросил:

— Алеманос?

Прадос продолжал сидеть в той же позе и даже не повернул головы. За него ответил Денисио: