Красный властелин

– Она и есть, – Еремей поднялся, подошёл, осторожно положил руку, нащупывая едва заметные буквы, и повторил: – Да, она.

Матвей озадаченно посмотрел на товарища – осквернителем гробниц ему бывать ещё не приходилось.

– Может, ты без меня? Знаешь, чужие могилы как-то…

– Чужие? – по лицу профессора пробежала лёгкая тень. – Не беспокойся, это моя.

– А-а-а… а в каком смысле?

– В прямом. Когда Эрлиха Белоглазого убили в первый раз…

– Не понял, – Барабаш почесал лопаткой затылок. – Был ещё и второй?

– И даже восьмой. Девятый стал бы последним, но… – Баргузин запнулся и продолжил совсем не в тему: – Великие Перерождения надёжнее – они не кончаются в отличие от жизней. Снимаем крышку!

Матвей ухватился за выемки сбоку, будто специально для того выдолбленные, и дёрнул вверх:

– Какого хрена?

Массивная и тяжёлая на вид плита подалась неожиданно легко, а когда её отпустили, то зависла в воздухе, чуть покачиваясь, как плот на волнах. Еремей пояснил:

– Антигравитация. Ересь, конечно, с точки зрения фундаментальной науки, но кое-что получалось. Ага, на уровне фокусов.

– Слушай, Ерёма, – Барабаш опять почесал лопаткой голову и заглянул в открывшийся тёмный провал, – а чего это тебя в овраге закопали?

– Не меня – Эрлиха Белоглазого.

– Какая разница?

– Тогда – очень большая. В смысле, в то время.

– И всё же?

– Я сам.

– Закопался?

– Нет, сам закопал… тьфу! То есть похоронил. А точнее, сам Эрлих, который был ещё не я и который долго не станет мной.

Матвей округлил глаза:

– Сам-то хоть понял, что сказал?

Профессор хмыкнул и спрыгнул в могилу:

– Спускайся, а то сейчас колдуны обратно побегут, всего кровавыми соплями забрызгают. Или драконы на голову нагадят.

– Их в городе штуки три осталось, не больше.

– Тебе и одного хватит. Идёшь или нет?

– Куда я денусь?

Как Барабаш и ожидал, скелета в могиле не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если наглядное подтверждение того, что слухи о смерти Эрлиха Белоглазого несколько преувеличены, больше полугода перед глазами? Профессор и сейчас живее всех живых, что уж там говорить о прошлом! По утверждениям легенд, у древнего злодея, как у кошки, девять жизней, и Еремей только что это подтвердил.

– Ерёма, а ты сейчас которую по счёту жизнь живёшь?

Камень, ничем не отличающийся от соседних в кладке, повернулся под рукой Баргузина, и он бросил через плечо:

– Надо же, работает. – И добавил, немного помолчав: – Первая она у меня, Матвей. Опять первая.

Барабаш поверил сразу, хотя раньше никогда не считал себя специалистом по Эрлихам. Или того, кого поминают страшилки и детские сказки больше не существует, и остался только один, правильный? Наверное, так оно и есть, потому что все поступки профессора Баргузина приносят неприятности исключительно пиктийцам. Куда уж правильнее-то? Проход в выложенной камнем стене открылся бесшумно, и Еремей с непонятной гордостью сообщил:

– Умели раньше работать, не то что нынче! Триста золотых грошей за механизм отдал.

Сколько это будет в сегодняшних ценах, Матвей выяснять не стал, да и гроши давно не в ходу. Но понятно, что очень дорого. Кстати, а если найти покупателя и… Ещё можно после войны сюда любопытных возить за хорошие деньги. Почему бы нет?

– Догоняй. – Баргузин скрылся в проходе, и Барабашу пришлось шагнуть следом.

Вспыхнули светильники под низким сводом, разогнав веками копившуюся темноту. Она отступала неохотно и так и не ушла совсем, затаившись в углах клубящимся чёрным туманом. Казалось бы, откуда углы в небольшом, шагов десять в поперечнике, круглом помещении, а вот поди ж ты… нашлись. Не иначе профессор что-то начудил в своё время. В самом центре, на пересечении светящихся линий, стоял железный ящик со странной надписью на боку: «Горьковская железная дорога. Инвентарный номер 5276649». Буквы роденийские, а слова непонятные. Наверное, заклинание какое-то! На лицевой стороне выпирает круглая нашлёпка с нанесёнными цифрами. Часы?

– Ни разу сейфа не видел? – профессор подмигнул Барабашу и принялся колдовать над ящиком. – У нас таких не делают.

– А где делают?

– Представления не имею, это нужно у Эрлиха спрашивать.

– Так я и спрашиваю.

– У того, у прошлого, – нашлёпка, оказавшаяся хитрым замком, щёлкнула, и Еремей потянул за ручку. – Ага, на месте, родимая!

Внутри пусто, если не считать крохотной, с мизинец размером, стеклянной ёмкости и большой прозрачной бутылки с жёлто-красной этикеткой. Рядом два стакана и кусок хлеба, посыпанный крупной солью.

– Колбасу он не рискнул оставлять, – пояснил профессор. – Остановленное время плохо влияет на закуску.

– Он – это ты? А с хлебом ничего не случилось?

– Сейчас узнаем, – пальцы привычно подцепили язычок на пробке. – Арзамасский ликёро-водочный завод, цена три рубля шестьдесят две копейки… Будешь?

После первой в голове приятно зашумело, по телу пробежала горячая волна, и древняя магия перестала казаться страшной. А после второй Матвей осмелел настолько, что протянул руку за маленькой ёмкостью:

– Это тоже можно пить?

– Угу, – кивнул Баргузин. – Только один раз в жизни – он же станет последним.

– Ой… – Барабаш спрятал руки за спину.

– Бубонную чуму знаешь?