Красный властелин

Еремей не ответил, занятый осмотром второй двери. Обычной деревянной двери без всяких украшений. Толкнул.

– На себя потяни, – посоветовал Барабаш.

– А если постучаться?

– Смеёшься?

– Есть немного. Но ты сам говорил, что обыкновенная вежливость творит чудеса.

– Ну так попробуй.

– Без проблем, – Матвей подошёл к двери и грохнул кулаком. Прислушался. Грохнул ещё раз.

– Не получается? – профессор посмотрел на Барабаша со снисходительностью умудрённого жизнью старца, наблюдающего за играющими в песочнице детьми.

– Не мешай, – Матвей достал нож и рукояткой отстучал нечто похожее на гимн «Благой Вестник, храни Императрицу».

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом скрипнули плохо смазанные петли.

– Что вы колотитесь, ублюдки?

Вопрошающий, худосочный человек в накидке благовестника, тут же получил в челюсть и больше не задавал глупых вопросов. От удара он отлетел назад, что не помешало Барабашу добавить противнику прикладом по голове, и затих.

– Ты его не убил? – поинтересовался Баргузин, осматривая небольшое помещение, освещённое десятком масляных светильников.

– Обижаешь. Я с пятнадцати лет воюю и давно научился соизмерять… – Матвей сделал шаг в сторону, оберегая сапоги от растекающейся крови, и с виноватым видом закончил: – Или почти научился. А зачем он обзывался?

– Помолчи, пожалуйста, – профессор подошёл к каменному постаменту в центре комнаты, где в углублении пульсировало что-то студенистое, одновременно напоминающее подземного слизня и морскую медузу. – Не врали, значит.

Неизвестная масса отреагировала на приближение человека чавкающими звуками и выпустила короткие щупальца, покрытые розовыми волосками. Не меньше полусотни конечностей сплелись в замысловатую фигуру, и…

– Вот же сука! – Матвей подхватил потерявшего сознание профессора и оттащил в сторону. – Ерёма, ты чего?

Не получив ответа, разозлился и швырнул в шевелящийся студень обломком меча. Без всякого успеха – тот не долетел совсем чуть-чуть, завис в воздухе, а спустя пару мгновений опустился в переплетение щупалец, где и исчез, сопровождаемый сытой отрыжкой.

– Ах ты так?

Щёлкнул самострел. Увы, результат получился тот же самый – неведомая тварь оказалась неуязвимой, и все попытки причинить ей ущерб заканчивались одинаково. Два ножа, восемь болтов, три глорхийских меча… всё сожрала ублюдочная живая сопля.

– Да что же с тобой делать-то? – Барабаш плюнул на пол и с удивлением заметил, как дрогнули, словно в испуге, тонкие щупальца. – Вот как?

Следующий плевок был прицельным, и оттуда, куда он попал, послышалось шипение, а белый дымок сообщил о правильности выбранного оружия. Плохо только, что во рту пересохло – в скитании по подземельям вода во флягах давно закончилась, а пить из местных луж брезговали даже шестиногие слизни.

Матвей в задумчивости почесал затылок, скривился от отвращения, но тяжело вздохнул и вышел в караулку. Да, придётся пить её… Человек, прослуживший в армии хоть один год, навсегда отучается от брезгливости, но, чтобы употреблять глорхийскую чёрную бузу, нужно сделать над собой немалое усилие. Виноград и алые сливы в степях не растут, потому делается этот напиток из перебродившего кобыльего молока и настаивается на всякой дряни, начиная с бараньих катышков и заканчивая скорпионьими хвостами. То ещё зелье! Но не помирать же теперь от жажды? Да и для пополнения боеприпаса…

Кожаный бурдюк с бузой отыскался по запаху, и ещё неизвестно, что гадостнее воняло – тара или её содержимое. Теперь нужно вытащить затычку из костяного горлышка, зажмуриться и сделать первый глоток.

Барабаш с трудом сдержал тошноту. Организм отчаянно сопротивлялся.

– Терпи, Матвей…

Самовнушение мало помогло. К этому пойлу невозможно привыкнуть в зрелом возрасте, его надо пить с детства, а ещё лучше – впитывать с материнским молоком.

– Пьянствуем втихаря?

Младший сотник поперхнулся от неожиданности и оглянулся.

– Живой?

Профессор стоял в дверном проёме. На четвереньках. И бледностью лица мог поспорить с заснеженными вершинами Калейского хребта.

– Дай попить.

– Это глорхийская чёрная буза.

– Наплевать.

– Вот и я о том же! – оживился Матвей.

Но на сообщение о найденном оружии против шевелящейся слизи Баргузин отреагировал вяло:

– Заплюёшь до смерти эту, останутся сотни других.

– Поясни.

Еремей сел на пол, прислонившись к косяку.

– Это и есть Благой Вестник.

Непонимающий взгляд в ответ. И в том же взгляде беспокойство за душевное состояние товарища. Усмешка:

– Ты в детстве головой часто ударялся?

– Не чаще тебя, – Баргузин сделал большой глоток, даже не поморщившись. Привычка? – Да, именно Благой Вестник собственной персоной. То есть малая часть его.

– Так он не человек?

– Он вообще хрен знает что такое. До меня давно доходили слухи… ещё Альбин Жопник был жив…

– Кто?

– Потом его назвали Альбином Великим. Именно этот урод приютил… – ещё один, более долгий глоток, и профессор продолжил окрепшим голосом: – Неизвестно, откуда вообще явилась тварь, но пиктийцы воспользовались моментом, заключив союз. Взаимовыгодный союз, как им тогда казалось.

– Сейчас не кажется?

– А подробностей договора уже никто не помнит.