Красный властелин

— Так я молчу.

— Вот и молчи! — Барабаш повысил голос, но тут же перешёл на шёпот: — А в когорте меня прозвали Железным Матом.

— Как звали?

— Не звали, а прозвали, дурень! — рассердился старший десятник. — Почувствуй разницу.

Но бывший профессор уже не обращал внимания на угрозы — что-то бормотал под нос, размахивал руками, доказывая самому себе прописные истины, и едва не подпрыгивал на месте. Впрочем, последнее пресекалось строгим командиром, дабы случайный звон кольчуги не смог выдать неприятелю их расположение.

— Я нашёл это, Матвей! Как говорили древние пелейцы — эврика!

— Так ты, сволочь, предлагаешь… — задохнувшийся от возмущения командир не нашёл подходящих слов, но красноречивым жестом показал, что именно имеется в виду.

— Что?

— Я тебе не кобель блохастый, чтобы лапу на каждый столбик задирать.

— Зачем её задирать? — не сразу сообразил Еремей. Потом до него кое-что дошло, и профессор удивлённо вскинул брови. — Ты собираешься пописать на глорхийского шамана?

— Сам же говорил…

— Я просто привёл пример исторического курьёза и вовсе не хотел… А ты в самом деле решил, что… хм… ладно, забыли.

Барабаш молча скрипнул зубами и кивнул — забыли так забыли. Но если милостью Триады повезёт выбраться к своим живыми, то уж не взыщи, Еремеюшка!

— Дело в том, — продолжил не подозревающий о грядущих неприятностях Баргузин, — что обычно такие завесы служат лишь для того, чтобы никто не смог помешать шаману провести ритуал. Знаешь, кочевники с подозрением относятся к любому колдовству…

— В морду дадут?

— Это вряд ли. А вот нарушить начертанные на земле линии или загасить пару светильников вполне способны. Из обычной зловредности. Бросит каменюку издалека и смоется неузнанным. А бедолагу колдуну, если на месте неуправляемым потоком силы не вывернет наизнанку, то всё равно крупные неприятности обеспечены. Вплоть до полного паралича на ближайшие полгода. Кому охота?

— Красиво рассказываешь, Ерёма, — оценил Барабаш. — Красиво, но бестолково и длинно. Покороче не можешь?

— Куда уж короче-то? Вот у нас в Университете был преподаватель теории стихосложения…

— Ерёма… — старший десятник протянул с укоряющей и угрожающей интонацией одновременно. — Как человек крайне добрый и вежливый, я бы посоветовал заткнуть пасть и говорить только по существу вопроса.

— Копать надо, — бывший профессор внял убеждениям и последующие слова подбирал с осторожностью. — Подкопаемся под сферу где-нибудь в огороде, там земля помягче, и проберёмся внутрь.

— Так просто? — удивился Матвей.

— Кочевники же! Кому придёт в голову слезть с коня и копошиться в грязи? Степняки, они ведь не суслики.

Барабаш коротко рассмеялся:

— А у нас сусликом назначаешься ты. Вперёд, Ерёма!

Сила переполняла Арчу. Будь у глорхийцев письменность, то можно было бы сказать — Сила с большой буквы.

— Тхэр'роэн тхаш-ш-ш… — слова древнего заклинания сплетались со звуками бубна, образуя видимый узор, растекающийся по сторонам светящимся маревом. — Гоэхэр-р-р шта!

Чувство невероятного могущества! Даже оно одно способно сдвигать с места горы, осушать моря, поворачивать реки вспять, насылать ураганы и тучи красной саранчи. А уж если подкрепить его соответствующей жертвой!

Впрочем, шаман трезво смотрел на мир сквозь накатившее состояние и не обращал внимания на внутренний голос, требующий немедленной проверки способностей. Чего уж там говорить, властелин мира из Выползка никудышный, и единственное, на что он сейчас способен, — так это поставить завесу спокойствия. Бездари и никчёмные людишки называют её пологом непроницаемости и сферой непреодолимости, но они глупы и не понимают, что лишь спокойствие составляет основу шаманского искусства. Искусство… слово чужое, пришедшее из ненавистной Родении, но как же хорошо передаёт смысл!

Ещё немного. Сейчас закончится ритуал, и свечение сможет держаться само, не отвлекая Арчу от главного.

Главное? Да, главное! Выползок бросил жадный взгляд на будущих жертв — хорошие воины, однако, были. Рослые, русоволосые, с голубыми глазами, перед пленением отправившие в рырхову задницу не менее чем по десятку глорхийских баатторов… Такая кровь угодна Небесной Кобылице. И неважно, что изранены и связаны, — как иначе удержать?

Арча не стал мелочиться. Мозгул-нойон приказал провести камлание на невидимость? Приказал. Глупый Пашу повелел забрать пленников из Имперской доли? Повелел. Но это рырхово отродье, этот винторогий кагул не уточнил количество! Сам виноват, отрыжка похотливого евнуха.

— Гуулх-х-х-ы тхаш-ш-ш… Ехха!

Последний удар, и ненужный более бубен летит на землю. В руке у шамана узкий костяной нож, почти шило в две пяди длиной. Всегда покрытый слоем грязи и жира чуть не в палец толщиной, сегодня он сияет в отблесках завесы и, кажется, постепенно приобретает собственное красное свечение.

— Покормлю, не беспокойся, — бормочет Арча и пинает в бок ближайшего роденийца. — Не начать ли с тебя?

Разбитые губы пленника тронуло подобие улыбки.

— Начни с поцелуя собственной задницы, жополюбец неумытый!