Красный властелин

— Есть, — Свистопляс ткнул пальцем куда-то в сторону села. — В сарае ещё шестеро мечников из Новогрудского полка, два бронеходца и раненый пластун.

— Он имя не назвал? — сразу оживился Барабаш.

— А ты… тоже?

— Кем я только в молодости не был, — усмехнулся Матвей и в свою очередь представился: — Старший десятник Матвей Барабаш.

— Профессор Баргузин, — Еремей тоже не пожелал остаться неизвестным.

— Борис.

— Глеб.

— Ксаверий.

— Энеец? — удивился Матвей.

Тот улыбнулся в ответ:

— Как сказал однажды Владыка — отныне нет в Отечестве нашем ни пелейца, ни яхвина…

— Добро. Все мы тут роденийцы, через три колоды да об пень с присвистом… Ладно, теперь о деле — мечи в руках удержать сможете?

— Обижаешь, командир, — перечёркнутое шрамом лицо Бориса дёрнулось, изображая злую усмешку. — Ты их нам только дай.

— Что, значит, дай? Пойди и возьми.

— И возьму! — пограничник покосился на кривую саблю шамана, которую Матвей за трофей не посчитал. — Я хоть голыми руками…

— А вот это лишнее.

— Да я их…

— Ты их, — согласился Барабаш. — И они их. Мы все их. Ну что, бойцы, пошли добывать оружие и славу? Знаю я тут одно местечко…

Часовой у огромного каменного амбара, превращённого глорхийцами в склад трофейного оружия, отсутствовал. Нет, сам он, конечно, был, но вот мысли сидящего на корточках и раскачивающегося из стороны в сторону степняка пребывали в прекрасном далёко, прихватив с собой за компанию разум и сознание. А кожаный бурдюк с утаенным от всех чёрным кумысом ещё наполовину полон. Или наполовину пуст?

Воин не ломал голову над подобными вопросами, он пил и пел. Пил, громко хлюпая и отрыгивая, а пел молча, где-то внутри себя. Песня получалась грустная и печальная, как судьба старшего брата, сожженного недавно, буквально только что, колдовством имперской охранной печати. Разве это смерть? Разве это достойная сына степей смерть? И какое может ожидать посмертие после гнусной мерзости проклятого огня? Ейю-бааттор заслужил большего, да будет милостива к нему Небесная Кобылица!

Кочевник так и умер в счастливом забытьи. Лишь чуточку громче замычал, когда чья-то рука закрыла рот и потянула подбородок вверх, заставляя запрокинуть голову, а по горлу прошёлся тупой зазубренный тесак. Толчок в спину, и часовой упал лицом вниз, прямо на опрокинувшийся бурдюк, мешая горячую кровь с шипящим и пузырящимся чёрным кумысом.

— Молодец, Ерёма, растёшь над собой! — похвалил старший десятник ощупывающего труп профессора. — Самочувствие-то как?

— Нормально, — Баргузин пожал плечами и прислушался к внутренним ощущениям.

Нет, действительно нормально, только ноги гудят да жрать хочется так, что желудок уже не воет, а скулит тонко и жалобно, выпрашивая забросить в него хоть что-нибудь. Хоть суслика сырого прямо в шкуре — лишь бы было. А Матвей странный какой-то, недавно ещё ругал ругательски, а сейчас о самочувствии спрашивает. Стареет, наверное, потому становится добрым.

Слева послышалось уханье горной совы и сразу же — тявканье серебристой лисицы. Тихий голос из темноты сообщил:

— Мы закончили, командир.

— Потери?

— Наши?

— Зачем мне знать о чужих?

— Все целы.

— Пленных освободили? Как они там?

— Хреново, — Борис, это был он, подошел ближе. — Нас четверых и выбрали в жертву, потому что на ногах стоять могли…

— Плохо.

— Оголодали ребята сильно.

— Утром разберёмся.

— Угу.

— Не угукай, не филин, лучше зови всех сюда. А ты, Ерёма, скажи мне как учёный человек, вас в Университете замки вскрывать учили?

Баргузин задумчиво почесал кончик носа:

— Странные у тебя представления о наших учебных заведениях, командир.

— Бестолочи вы все там безрукие.

— Какие есть. А не проще ли сунуть под дверь оставшийся горшок с гремучим студнем?

— Дурак, да?

— Чего такого-то?

— А потом что, подумал? — Матвей показал вдаль, где на окраине села виднелись выделяющиеся на фоне светлеющего неба шатры глорхийцев. — Устроим праздник с песнями и плясками, а чем гостей угощать будем? Нет, Еремей, пластун из тебя не получится.

— Не больно и хотелось, — оскорблённый в лучших чувствах профессор отвернулся от старшего десятника и принялся рассматривать громадный замок на амбарной двери. Покойная бабушка почти таким же запирала кладовку, напрасно надеясь, что дед не доберётся до запасов хранимой к праздникам ракии. Хотя чего там добираться? Дедушка пользовался шилом и кривым гвоздём. А если попробовать поковыряться остриём ножа?

— А говорил, будто не учили! — Барабаш хлопнул Еремея по плечу и ногой отшвырнул упавшее на землю творение деревенских кузнецов. — Всегда догадывался, что знание — сила!

Склад не поражал воображение разнообразием содержимого, но дал бы сто очков вперёд оружейному хранилищу любой пограничной заставы. Так, во всяком случае, утверждал старшина Твердимир Свистопляс, а ему врать присяга не позволяет. Он же первым и заметил скромно стоявшую в тёмном углу треногу, небрежно прикрытую рваной мешковиной.

— Командир, да это же…

— Ага, — Матвей потянул на себя грязную тряпку. — Станковая шестиствольная огнеплюйка. «Дырокол Шлюкса-Кульбарта», сокращённо — ДШК.