Красный волк. Проклятый остров

Медленно, очень медленно она поправлялась, и так же медленно возвращался к обычной жизни король. Он так же и продолжал проводить время за молитвами по полночи. А порой и днём, бросив всё, уходил молиться, и никто не удивился, когда малый трапезный зал, примыкающей к спальне короля, вдруг превратился в часовню. Теперь король обращался к Богу с просьбой послать ему наследника. Молитвы короля вскоре были услышаны – через долгих пять лет после похорон второй дочери Элеонора вновь понесла. На сей раз король приказал скрывать положение королевы до тех пор, пока это будет возможно. Он окружил себя монахами в голубых рясах. Монашеское облачение такого цвета указывало на особое положение служителей Говерской церкви. Эдмунд все ночи напролёт проводил в своей часовне, а днём, осунувшийся и бледный, был рядом с супругой. Четверо лучших лекарей жили при дворце без права покидать его. Дела, требующие вмешательства короля, проходили через Хранителя Большого Ключа, и только если у Хранителя не хватало мужества принять решение за короля, он писал ему записку, которую передавал через одного из монахов голубых рясах. Но, как правило, ответа он не получал. Тогда Хранитель, сокрушённо качая головой, откладывал неразрешимое дело на потом. Обращаться повторно к королю было бессмысленно, а порой даже опасно, ведь все вокруг знали: гнев короля Вильгемонта может быть разрушителен. Однажды Хранитель аккуратно намекнул Эдмунду, что его отход от дел королевства может неблагоприятно сказаться на положении дел. Но он король ничего не хотел слушать. Один его яростный взгляд сказал больше, чем тысяча слов. Больше Хранитель не пытался вразумить правителя.

Роды были долгими и мучительными, и они извели и без того ослабленную Элеонору. Но наконец её мученья закончились, и двадцать пятого ноября, с первыми лучами солнца воздух над замком разорвало от удара набатного колокола. Всё вокруг замка, где был слышен колокол, замерло – каждый в Фортрессе знал: один раз бьют в колокол, если умер член королевской семьи, два – пожар, три – чума, четыре – нападение врага, а после пяти начинаются праздничные набаты. И тут же последовал второй удар! Третий! Четвёртый! Пятый! Слава Говеру – Богу остова Пэй! Праздников на острове больше, чем бед, и многим из них соответствовал набатный счёт. Двенадцать ударов! И колокола на колокольне собора взорвались долгожданным перезвоном. Его подхватили колокола и колокольчики всех церквей и храмов по всему Фортрессу. Весть о рождении наследника долетела до соседних королевств острова, и там тоже раздались праздничные колокольные перезвоны, приветствующие появление на свет принца Льенара. Так мать попросила назвать своего долгожданного сына.

Счастью короля не было предела. Но к вечеру он вновь удалился в часовню в окружении свиты монахов в голубом. Элеонору вновь, как в прошлые роды, настигла горячка. Короткая радость от рождения сына перекрылась зудящей тревогой за жизнь жены. В полночь король вышел из часовни и призвал к себе лекарей, но по растерянным их взглядам понял, что надежды почти нет. Лекари же по взгляду короля тоже многое поняли…

Монах, отличавшийся от других нашитым на голубой рясе кроваво-красным глазом Говера, взял короля под руку и аккуратно увёл в часовню. Через мгновение из часовни высыпали остальные восемь монахов, дверь за ними захлопнулась и скрежетнул засов. За закрытыми дверями, стоя на коленях под чашей Говера, главный монах шептал королю на ухо:

– Нет… Говер дозволяет. Он и сам к ним ходил. Ходил, ходил! Нет… в откровениях этого нет. Поверь мне. Я-то знаю! Просто знаю… просто поверь! Знаю и всё!

Монах вскочил с колен, приложил руки к губам и поклонился чаше.

– Завтра её доставят. Через неё Говер откроет тебе будущее. Если на то будет его Воля. Всё только через его Волю!

Всю ночь Эдмунд провёл за запертыми дверями часовни, поглощённый своими мыслями, молитвами и надеждами. Полумрак молельной комнаты порой обрывался в полную тьму, и тогда король зажигал следующую свечу, смотря на неё немигающим взором. Он беспрестанно нашёптывал священные тексты, смиренно стоя на коленях, уткнувшись взглядом в пол.

На рассвете, изнеможённый, он пришёл в спальню Элеоноры. Эдмунд присел на край кровати королевы и положил ей на лоб руку, отчего она открыла глаза. Всю ночь её терзала лихорадка, но лекари свершили, казалось, невозможное, или молитвы мужа возымели действие, и под утро жар отступил. Королева пришла в себя и попросила, чтобы ей принесли сына. Как только колыбель с наследником внесли в опочивальню, Элеонора приподнялась на локтях и неясным взглядом посмотрела на спящего малыша. Слёзы материнской любви и нежности покатились по её щекам. Однако королева тут же опустила голову на подушку и крепко заснула, ведь она была ещё очень слаба. Эдмунд, увидев жену и сына рядом, почувствовал прилив осторожной радости, и надежда опять затрепетала у него в душе. Он тихо, чтоб не разбудить новорождённого и благоверную, сел в углу в расшитое кресло и через минуту уснул сам крепким сном.