Красный закат в конце июня

Принудили там за перегородкой невесту (рукой в перстнях) пробовать на мягкость ложе из льняного обмолота.

Тоже не скрипнуло.

Скалились в нечистых улыбках, любовались смятением молодой. И потом шумно рассаживались.

В красном углу на лавках за прочным столом – избранные.

В продление стола наскоро тёсаные плахи на козлах. На них – середняки, под задами у которых зыбкие жерди.

Остальные толклись вдоль стен, сидели на полу под порогом.

И блюда с кушаньями так же постепенно, починно были расставлены.

Изощрённые – в ярком свете под божницей.

Простые – в тенях припечья.

Скудные – в подпорожней тьме.

Тарель с перепечей (просо с лосиными потрохами) громоздилась перед женихом и невестой. На деревянной лодье лоснилась запечённая лосятина, жареным духом била в нос попу и старшим мужикам.

В ржаной коре остывала щука.

А подпорожному люду был выставлен сундучок. На нём теснились три каравая хлеба и полнёхонек чуманчик соли.

Для голи – до отвала соли – слаще заморского алкана в братине у первых людей.

Хотя они ещё и браги зачерпнут деревянными кружками из лохани.

Да и не раз.

30

Свеча перед молодыми, будто обрубок суковатой палки.

Сам жених не один день фитиль кунал в расплавленный воск и намораживал слой за слоем.

Теперь сияние огня от свечи продлевалось в лучах кики на голове невесты (в хворостинках наподобие веера, обтянутых белым шелком).

Огонь свечи бликовал в бородах, политых вином.

На алых губах баб.

Трещали кости выворачиваемых суставов в мясной туше.

На пол сплёвывались рыбьи хребтины.

Человечьи телеса размягчались в сытости, сливались в одно целое. Общим жаром стало распирать избу.

Словно бы под давлением этой силы распахнулась дверь в сени и оттуда хлынул морозный пар для охлаждения.

Созрела в этом парнике первая песня.

Заворожённо глядя на венчальную свечу, тетя Мария исторгла сипловатым горлом:

Во тереме ясна свеченька горит
Воску ярого.
Утаивает.
У Геласия матушка выспрашивает:
«Где ты был-побыл?»
«Был у тёщеньки, у ласковыя».
«Чем тя тёщенька дарила-отдаривала?»
«Дарила меня тёщенька своим чадом милыим,
Свет Степанидой Михайловной…»

Потом тёте Марии кроме свежего воздуха ещё и свобода потребовалась.

Гору верхней одежды перекидала баба с полу на печь и пошла выбивать лаптями подпорожную:

Раздайся, народ, расшатися, народ!
Дивна красота идёт. Её девица несёт.
На своих на резвых ножках,
На сафьяновых сапожках!

Пока тётя Мария во весь размах выказывала новгородскую натуру, новоявленная угорская свекровка Енька-Енех молча столбиком вокруг неё топталась с прижатыми ручками.

Дождалась очереди и запела с носовым призвуком:

Бан ердё жарва-арани саганз.
Гонта кабаль ин:
«Ал! Гилкос! Тузель!..
…Эгеж вэндег таж,
Паранч танколоз!»[81]

От звуков родного языка воспрянула языческая половина свадьбы. Выскочили плясать безбородые со своими фележками (женщинами). Брюхо вперёд, а к хребту будто колья привязаны. Руки угорцев болтались плетьми.

Вся пляска – в ногах. В сотрясении земли.

Прискочат да пуще прежнего задробят.

Понемногу дикость обуяла собравшихся.

Кричали, лезли в драку, валились под столы.

Брат Иван по старшинству и по древним порядкам возжелал поиметь невесту прежде младшего. Пытался сорвать с неё одежды. А когда Геласий укрыл Стешу за перегородкой, ломился в дверь.

Орал похабы.

Прежде чем его вытолкали вон из избы, успел-таки кинуть в сторону молодых драный лапоть.

Это уже по-старинному обычаю он им счастья желал.

31

Хозяйка порожнюю тарель об пол хрясь! Сигнал всем понятный. Свадьбе конец.

Званые с пиру отправились домой, кто хоть и неверным ходом, да своим. Кто ползком. А кто на загорбке соседа или у жены подмышкой.

Весь день был ясным, солнечным, а тут на ночь снегом посыпало сверху.

– Значит, быть богатыми молодым, – толковали бабы.

…За реку на гору ползли к своим избам брат Ананий и дядя Габор.

Батогом гнали впереди буйного Ивана.

В Сулгар брели дьякон Пекка и его брат, нищий Фекел. Теперь у него уже не хватало сил, чтобы щипать старую девку Водлу.

Заодно с ними до Кремлихи шатался от сугроба до сугроба сын мытника Андрея Колыбы – Степан с женой Калистой для подмоги.

Старосту Ошурка с серьгой в ухе волокли с обеих сторон сыновья.

Литвин Питолинский с женой Илкой шли в обнимку и вскрикивали.

Короче всех дорога оказалась у дьякона Петра.

Геласий с матерью в своей избе затолкали батюшку, словно куль, на полати.

32

И тихо стало в деревне тишиной снегопадной. Хотя снег бывает и сыпучий. Слышно, как шуршит по насту.

Изморось – та висит в воздухе и склеивает ресницы.

Бывает, так густо, плотно валит с неба, – дышать трудно.

Или с ветром снег умывает. Или завивает позёмкой.