Красный замок

Мы опять повернули обратно к лестнице в громадной зале, которую, словно готическую часовню, окружали высокие каменные арки, вверху терявшиеся в темноте. Меня поразило, насколько замки и соборы похожи друг на друга: огромные, неприступные, официальные холодные сооружения, построенные с единственной целью – вознести Бога или человека над толпой в средневековом обществе, состоящем из крестьян и знати.

Из меньшего по размеру аванзала доносился визг расстроенных скрипок. Из кухни – лязг медных тарелок. Стаккато падающих с грохотом игральных костей из комнаты с разбитым окном я не слышала, но из другой, еще не исследованной залы до меня долетел гомон человеческих голосов, говоривших не на английском языке.

Годфри тоже услышал их. Он посмотрел на меня, пожал плечами и повернул к нужной двери. Настало и для нас время присоединиться к общему оркестру на странном обеде Татьяны.

Зал оказался библиотекой, о которой мне рассказывал Годфри: длинное узкое пространство с тремя этажами книг, к которым тянулись ряды винтовых лестниц.

В огнях свечей канделябров старые золотые корешки книг блестели на темных полках прожилками богатой руды. Мне казалось, что я нахожусь в пещере гномов в недрах горы или в декорациях вагнеровской оперы.

Признаюсь, я была очарована, и еще больше меня порадовал застеленный скатертью массивный библиотечный стол, с царским размахом уставленный фарфором и серебром.

Огромный каменный камин в одном из концов библиотеки дополняли стражи в доспехах, вооруженные высокими пиками. Огонь в очаге пылал во всю мощь, но все же дров было маловато для камина таких размеров, и в комнате оставалось прохладно. Несмотря на летний сезон, здешние высокие горы сохраняли зимнюю стужу, как старые люди хранят воспоминания. Не удивительно, что Татьяна предпочитает тяжелые плотные платья: она привыкла к суровому климату.

Рядом с камином помещался огромный латунный самовар, возле которого стоял крошечный человечек, раздавая чаши горячего пунша. Виночерпий был облачен в крахмальный белый воротник, красные бархатные бриджи и камзол – точь-в-точь испанский придворный карлик.

Он подозвал нас с заговорщицким видом и, едва мы подошли, заговорил по-английски, а точнее – на кокни:

– Отведайте чутка, мисс. Мигом согреет и косточки, и кишки-потрошки.

Я бы сломала перо, пытаясь в точности записать его реплику, но мне было приятно слышать настоящий английский говор, пусть даже безнадежно исковерканный.

– И долго вы служите нашей хозяйке? – приветливо спросил Годфри. (Он прямо-таки лучился дружелюбием, когда ему хотелось что-нибудь выведать, не позволяя при этом собеседнику догадаться об истинном предмете его интереса.)

Низкорослое существо оглядело мои растрепанные волосы с пугающим одобрением:

– Да, почитай, с того лета. Ходим-бродим, миледи, по горам, по долам, но еда достойная, и платят прилично. Испейте добрую чашу, мисс. Мигом вся завивочка сойдет, что вы щипцами навертели.

– Я не пользуюсь щипцами для завивки! – возмутилась я.

– Дык кудряшки сами вьются? Ну и чудеса. – И он подмигнул.

Только мужчина самого низкого пошиба может так подмигивать женщине, поэтому я молча отвернулась и стала потягивать горячий напиток, который стекал в горло подогретым медом.

Повернувшись к камину (и карлику) спиной, мы с Годфри загородились кубками, как щитами, и принялись изучать собравшееся общество.

На нас совершенно не обращали внимания, что меня несколько удивило.

Сама Татьяна восседала в кресле с высокой спинкой в дальнем конце библиотечного стола, хотя невежливо усаживаться за трапезу, пока все гости не собрались.

На злодейке было платье с высокой накрахмаленной короной золоченых кружев вокруг голых плеч; светло-рыжие волосы реяли огромным облаком над макушкой. Облик русской напомнил мне портреты королевы Елизаветы в пышных причудливых нарядах из расшитой парчи, инкрустированной драгоценными камнями, калибр которых колебался от капельки росы до крупного ореха.

За ее креслом стоял крепкий слуга, и я сразу вспомнила, что видела его прежде: во время ночного поединка Ирен с этой женщиной в пражском отеле, где мы останавливались годом ранее.

Он, казалось, был в той же пыльной выцветшей крестьянской рубахе с косой застежкой от ворота. Детина был подпоясан потертым коричневым кожаным ремнем. Я не сомневалась, что брюки под рубахой не менее выцветшие и заправлены в столь же потертые коричневые кожаные сапоги.

Меня поразило, что в качестве гостей присутствуют делегаты самых разных стран: французская горничная, английский карлик, русский дурачок, караван цыган, голодные местные крестьяне, охраняющие кухню, чешские солдаты, играющие в кости… и, конечно, Годфри и я сама – только что из Лондона и Парижа, если не считать небольшого путешествия в Богемию в походном гробу.

Татьяна говорила с вновь прибывшим гостем: высоким, смертельно бледным человеком в узком черном одеянии, почти таком же, какое было на мистере Шерлоке Холмсе, когда он нарядился французским священником. Трудно представить более нелепую комбинацию, чем Холмс и церковный сан. К счастью, то была временная маскировка.