Красными нитями (СИ)

========== Спасибо ==========

Эггзи кажется, что он кончается как личность ровно в тот момент, когда в белой мягкой комнате Стэйтсман появляется Гарри Харт.

Живой Гарри Харт.

Блять, это же просто нереально.

Эггзи ему об этом так и говорит – громко и прямо в лицо, стараясь приструнить разбушевавшиеся эмоции под кожей, – а потом надсадно молчит, потому что не получается. Яркие, взрывчатые, искрящиеся чувства бьют по последним нервным клеткам, методично делают из него решето и вяжут в тугой узел.

Черт, Гарри, как ты мог? Эггзи ведь так испугался.

А Гарри Харт улыбается – уже после, в привычной примерочной. Улыбается не только губами, а всем лицом, каждой, чтоб ее, черточкой, и на донышке глаза за тонкой поволокой очков все те же мудрость, забота и всепоглощающее, но труднообъяснимое выражение, которое Эггзи часто видел во снах.

У него нет для него подходящего определения, но это нечто вроде обещания. Да, теплого, нежного, ласкового обещания быть рядом – как и несколько лет назад.

Нечто вроде «я все еще с тобой» и «прости, что бросил».

Эггзи не в обиде – просто разорвался изнутри, треснул по швам при звуке выстрела Валентайна. Ничего особенного, он старательно стягивал раны из месяца в месяц. Нитками, жилами, мышцами, воспоминаниями и мартини, буйно пахнущим слезами.

Все в порядке, Гарри, спасибо, что вернулся.

Сложно передать словами, что бурлит в груди, даже спустя время, и Эггзи кусает губу. Он не может сказать, что зол, он не имеет права чувствовать себя брошенкой – маленьким мальчиком, влюбленной, разбитой подружкой, преданным и верным псом одновременно, – но это именно то, что он ощущает сейчас. Но вряд ли откроет тайну.

Гарри здесь, Гарри рядом, в ушах гуляет шум и бархатный, приятный, с горькими нотками голос, а его ладонь до сих пор твердая и уверенная. Эггзи цепляется за нее пальцами, впитывает прикосновения, пытаясь продлить каждый миг до бесконечности. Ему это очень, очень – до смерти, блять! – надо.

Надо с той же огромной силой, что и лишний глоток воздуха или разряд электричества для остановившегося сердца. Потому как Гарри Харт снова рядом, и нет никаких других фраз, чтобы Эггзи смог прояснить ему ситуацию и масштабы собственных одиноких страданий. Вообще никаких фраз нет.

Потому что это где-то на метафизическом, непостижимом уровне.

Но Гарри смотрит на него, и весь его вид просит не молчать, не замыкаться и не сдерживать воющий пронзительный ураган, всмятку кромсающий органы. Эггзи мотает головой отрицательно – во имя спасения, Гарри, сам же знаешь: снесет и растопчет, не оставит следа, – но Харт подушечкой пальца едва осязаемо проводит по его ладони. Касается так, как никогда не касался.

И барьеры сносит.

Эггзи – старое шепелявое радио, и столь же стремительно, как радиоволны под движением колесика передач, напряжение внутри сменяется щенячьим восторгом. Ураган оборачивается зноем, штилем на море под палящим солнцем, и да, Эггзи – спасибо еще раз, мистер Харт – прочитал достаточно книг, чтобы описать свои эмоции вот так высокопарно.

Он же теперь джентльмен. Агент. Галахад 2.0, более молодая и прокаченная версия со всеми девайсами и особенностями бывшего представителя низших классов.

– Гарри!..

Хваленое красноречие скатывается к чертям катастрофически быстро, и Эггзи готов считать свой провал еще более ужасным и опасным, чем Апокалипсис для секретных служб, которым грозится Поппи. Смывает разом подготовку, начитанность, природный шарм и остроумие, а чувства нарастают и рвутся прочь из тела. Действительно, катаклизм.

А бывший Галахад стоит перед ним, и молчание между ними Мерлин скоро порежет своим любимым тесаком. Но оно ведь такое правильное – это молчание. Такое верное, тихое, такое, какое бывает, когда встретились два старых друга, отец и сын.

Или люди, так и не ставшие любовниками, но не растерявшие страсти, не утратившие пыла – и сохранившие крутое пафосное чувство, зовущееся любовью. Эггзи читал про него долгими перелетами между горячими точками.

– Я не ошибся в тебе, Эггзи. Греет душу.

Бах! Первый выстрел – и наповал, спасибо звукам родного голоса. Хорошо, что хоть у кого-то из них язык не прилип к небу.

Эггзи долго думает, что ответить. В горле застревает мат вперемешку с всхлипами, но вряд ли подобное достойно его статуса.

Эггзи пытается уложить в парочку фраз все то, что сносит ему крышу и рвет вены.

Эггзи с треском проваливается.

– Прекрасно выглядишь, Гарри.

Бах! Собственноручный контрольный в голову, молодец. Именно то, что было необходимо.

Эггзи сжимает зубы, а потом добавляет хрипло:

– Спасибо.

И в этом «спасибо» – прошептанном пересохшими губами – безграничная тоска, недавние боль и отчаяние, и страх, и отчаянное желание доказать, пронести память, оставить себе хоть частичку прошлого. Потребность сохранить его в сердце и взрастить вновь.

В этом «спасибо» океан признательности и беззаветной привязанности. В этом «спасибо» бескрайнее доверие и вся та любовь, на какую способен только Эггзи.

И Гарри прекрасно это видит, знает, не может не знать.

И кивает в ответ.

И улыбается – уголками губ.