Красота

«Жил-был садовник один. Однажды тёплым весенним утром посадил он саженец, яблоньку. Очень беспокоился – приживётся ли саженец, очень обрадовался, когда прижилась яблонька и стала расти, делаясь всё стройнее и крепче. Заботливо поливал добрый садовник своё деревце, окучивал и бережно подрезал черенки. Спасал весною от града, а зимой укрывал от мороза. С волнением ожидал первые листочки и, как ребёнок, обрадовался, когда они появились. Новый приступ счастья вызвала первая завязь, начало яблочка. Яблочко наливалось и крепло не по дням, а по часам. Скоро созрело оно полностью и висело крепкое, молодое, красуясь на ветке, поблёскивая бочком. Каждое утро выходил садовник любоваться своим яблочком, и слёзы умиления текли по его щекам. (Терпенье, Серкидон, подходим к концу нашей истории.) Но вот однажды под вечер проходил мимо сада высокий статный детинушка. Увидел он дразнящий плод (о-о-о!), потянулся, сорвал яблочко и сожрал его с хрустом».

А кто виноват? А никто не виноват! Всё по делу. Должны быть на свете и добрые садовники, и стройные яблоньки, и детинушки красномордые, пожирающие яблочки так жадно, что аж семечки в разные стороны!..

Считайте, что поговорили мы о яблочках, которые фрукты, а теперь поговорим о яблоках любви… Приглашаю Вас в иной сад. В Эдем. Как мы вовремя! Ой-ля-ля, поворотный момент в истории человечества: Ева протягивает Адаму яблоко… Вот он отведал от запретного плода и увидел, как прекрасна рука дающая, вот его блуждающий взгляд сосредоточился на груди подруги … Адам отбрасывает прочь огрызок и говорит:

«О, как они на яблоки похожи…»

Впервые женские груди сравниваются с яблоками! Почему об этом одностишье никто не знает? Оно неведомо, потому что не записано. Нечем было писать. Причём «нечем было писать» в квадрате. Не было букв. Не было и средств написания.

Ну всё. Уходим, пока мы не размякли, пока не привыкли к райскому блаженству. Уходим из Эдема, хватит того, что видели, а скандала с последующим изгнанием дожидаться не будем…Вслед за первым поэтом – Адамом – десятки, сотни поэтов в течение тысячелетий, воспевая женские груди, сравнивали их с яблоками.

Давайте, Серкидон, пробежимся по поэтам, а то мне заскучалось.

Древнеегипетский певец, имя которого засыпало и песком Аравийских пустынь, и песком времён, непонятно как, неясно на чём – не иначе кайлом на камне – настучал:

Уста моей любимой – розовый бутон.

Груди её – яблоки любви…

Древнегреческие стихотворцы выводили стилом на папирусе.

Аристофан152:

Как награду держал я в руке два яблока –

Двойной плод, выросший на одном стволе…

Феокрит153:

– Что ты делаешь, сатир, почему трогаешь мою грудь?

– Пробую твои поспевшие яблочки.

Петрарка154 гусиным пером, и точно до встречи с Лаурой, писал о том, что груди должны быть небольшими, белыми, круглыми, как яблоки, упругими, а далее произошла судьбоносная встреча, которая всё изменили, затмила, смешала…

К поэтам, которые писали авторучками и более совершенными изобретениями для написания букв, мы не побежим. Остановимся. Пусть они по поверхности смысла марафонят без нас. Останемся с теми, кто пишет гусиными перьями. Заглянем к философу Гегелю. Благо поэты и философы – существа близкие, соседи по астралу. Почему из всех немецких философов мы выбрали Гегеля? Этого хмурого аскета, глядя на которого думаешь: а знает ли он, что у женщин есть груди?..

Но, Серкидон, это только первое впечатление. Я уверен, что ничто человеческое не было чуждо родоначальнику европейской диалектики, и однажды он, не иначе как потягивая яблочное вино (апфельвайн), поведал общественности, что мир сгубили три яблока: яблоко Евы, яблоко Париса, яблоко Ньютона.

Что я Вам скажу, Серкидон, апфельвайн – напиток слабоалкогольный, но коварный. Не иначе философ находился уже в изменённом состоянии сознания. Судите сами. Ладно, яблоко Евы. Мы с Вами всё видели, а задержись ненадолго, и пронаблюдали бы, как человечество (в количестве двух человек) пошло по кривой дорожке.

Первое яблоко – соблазн.

Второе яблочко не простое, а золотое с надписью – «Наипрекраснейшей». На одну из божественных тусовок его подбросила богиня раздора Ирида. Для кого? Сразу три прекрасных богини встали и приосанились. Божественный взоры устремились на Зевса, но он только руками замахал…

Не хочу делать долгие отступления, коротко скажу. Когда Вы, Серкидон, почувствуете, что стали могущественнее Зевса, можете женской мести не опасаться. Пока же до этакой степени не окрепли, я Вас умоляю, постарайтесь врагов женского пола себе не заводить.

Громовержец перевёл стрелки, а вместе с ними громы и молнии на пастуха Париса. Он должен был разрешить спор трёх богинь. И вот представьте себе, Серкидон, сидит себе юноша на склоне горы Иды, дует себе в свирель, пасёт себе коровёнок, и тут к нему посланцы Зевса: Гермес, а с ним три богини. Хорошо кусты неподалёку… Но нашли, достали Париса из кустов, отряхнули и стали соблазнять посулами. Гера предложила могущество и власть, Афина – мудрость и воинскую славу, Афродита – чужую жену, Елену Прекрасную.