Красота

Стоя у окна и разговаривая, девушка, пожимаясь от вечерней сырости, то и дело оглядывалась на нас, то подбоченивалась, то поднимала к голове руки, чтобы поправить волосы, говорила, смеялась, изображала на своем лице то удивление, то ужас, и я не помню того мгновения, когда бы её тело и лицо находились в покое. Весь секрет и волшебство её красоты заключались именно в этих мелких, бесконечно изящных движениях, в улыбке, в игре лица, в быстрых взглядах на нас, в сочетании тонкой грации этих движений с молодостью, свежестью, с чистотою души, звучавшею в смехе и в голосе, и с тою слабостью, которую мы так любим в детях, в птицах, в молодых оленях, в молодых деревьях.

Это была красота мотыльковая, к которой так идут вальс, порханье по саду, смех, веселье и которая не вяжется с серьезной мыслью, печалью и покоем; и, кажется, стоит только пробежать по платформе хорошему ветру или пойти дождю, чтобы хрупкое тело вдруг поблекло и капризная красота осыпалась, как цветочная пыль.

– Тэк-с… – пробормотал со вздохом офицер, когда мы после второго звонка направились к своему вагону.

А что значило это «тэк-с», не берусь судить. Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчётно жаль и красавицы, и себя, и меня, и всех пассажиров, которые вялои нехотя брели к своим вагонам».

А теперь скажите мне, Серкидон, откуда берётся это странное состояние грусти при встрече с красивой женщиной? Беру на себя смелость объяснить это. Попытаюсь поверить Чехова нашим славным поэтическим звеном – Пушкин-Лермонтов.

«Мне грустно и светло//Печаль моя светла…» – такими пушкинскими строчками попробуем выразить состояние мужчины при встрече с красивой женщиной. Смятение души: тут и мысли о случайности, скоротечности красоты, и мысли о своём временном пребывании на Земле, и смутные вспоминания того, чтобы было до воплощения. Если лермонтовский Демон «позавидовал невольно//Неполной радости земной», то душа человека в земной своей юдоли может вспомнить полные радости, когда впереди была одна голубая вечность.

Вдобавок к этому встаёт нерешённый вопрос Николая Гумилёва из стихотворения «Шестое чувство»:

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Добавим к этому перечислению и красавицу, которая слишком хороша для плотской любви. И что с ней делать?

Так, век за веком – скоро ли, Господь? –

Под скальпелем природы и искусства,

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

До сих пор нет у человека совершенного органа для постижения шестого чувства. Чувства прекрасного. Человек, как бескрылая тварь, выть не воет, но порой находиться при встрече с прекрасным в состоянии наваждения, оторопи, растерянности, робости, фрустрации…

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-42-

Приветствую Вас, Серкидон!

Вот о чём подумалось: женился мужчина на красивой женщине и что же – всю жизнь ему находиться в состоянии грусти? А душе его всё время вести напряжённую работу, созерцая красоту? Так, может быть, лучше взять в жёны ту, у которой есть прекрасное нечто, а остальное так себе? Сосредоточиться и упиваться этим нечто, не напрягаясь чрезмерно?

Набрёл я на эту мысль, читая работу Канта «Наблюдение над чувством прекрасного и возвышенного»:

Известно, что те женщины, которые при первом взгляде не производят особого впечатления, потому что они красивы не бесспорно, обычно, когда они начинают нравиться при более близком знакомстве, гораздо больше располагают к себе, и кажутся всё более красивыми. Наоборот, красивая внешность, сразу бросающаяся в глаза, впоследствии воспринимается с большим равнодушием. Это, вероятно, объясняется тем, что нравственные прелести, когда становятся приметными, больше пленяют, а также тем, что они оказывают действие только при наличии ощущений нравственного порядка и как бы открываются, причём открытие каждой новой привлекательной черты всегда заставляет предполагать ещё большее их число. А те приятные черты, которые вовсе не скрыты, оказав в самом начале своё действие, впоследствии не могут уже достичь ничего иного, как только охладить чрезмерное любопытство влюблённого и постепенно довести его до равнодушия».

Попробую перевести с философского языка на бытовой.

Женщину, пленяющую мужчину, но не сразу, сравним с цветком, который распускается с каждым днём всё роскошней и этим привлекателен. Женщина-красавица сразу показала себя в полном цветении и далее может предъявлять к осмотрению лишь то же самое, всё менее радуя падкий на новизну мужской взгляд, а затем и вовсе начнёт терять лепесток за лепестком. Ведь известно: у всего, что расцвело в полную меру (акме!) одна дорога – к увяданию.

Далее примите рассуждения ещё одного сложного и требующего пояснений философа – Сёрена Кьеркегора. Из «Дневника обольстителя»: «Божественное преимущество эстетики именно в том, что предмет её исключительно прекрасное: изящная литература и прекрасный пол…»