Красота – это горе

– Поставь ногу на унитаз, – шепнул Крисан.

Ренганис Прекрасная послушалась, и губки широко раскрылись. Крисан взял ее легко и свободно, потому что там было уже влажно и горячо, и они задвигались в едином ритме, звучно, будто шлепали босиком по гальке. Обоим понравилось, пусть и отстрелялись быстро, как все новички.

Вот как все было на самом деле.

– А вдруг я забеременею? – спросила Ренганис Прекрасная, когда все закончилось.

Крисан удивился: надо же, она знает, откуда дети берутся! Страх закрался вдруг ему в душу, и зашевелилась в мозгу дикая мысль.

– А ты возьми да скажи, что тебя изнасиловал пес.

– Пес тут ни при чем.

– Ну а я чем тебе не пес? – спросил Крисан. – Столько раз я при тебе лаял да язык высовывал, разве нет?

– Да.

– Вот и скажи, что тебя изнасиловал пес. Бурый, с черным носом.

– Бурый, с черным носом.

– А про меня ни словечка, ни-ни!

– Но ведь ты на мне женишься, да?

– Да. Если окажется, что ты беременна, будем о свадьбе думать.

Крисан торопливо оделся, выбрался из кабинки тем же путем, через дыру на крыше, а одежду Ренганис Прекрасной решил прихватить с собой и где-нибудь выбросить, чтобы никто не нашел. А Ренганис Прекрасная нагишом, босиком, вышла из кабинки и вернулась в класс. Крисан не застал переполоха, потому что учились они в разных классах.

Позже, когда выяснилось, что она и в самом деле беременна, они задумали побег. Решили укрыться в партизанской хижине и там устроить настоящую свадьбу. Но вышло иначе. Все девять месяцев жил Крисан в страхе, что люди, прежде всего его мать и Маман Генденг с Майей Деви, узнают, что это он соблазнил Прекрасную. И решил он убить ее в партизанской хижине и вместе с ней похоронить тайну – но убил ее в лодке, а тело бросил в океан.

17

Маман Генденг воскрес на третий день после того, как вознесся на небо, достигнув мокши[64]. Вернулся он, конечно, чтобы проститься. С Майей Деви, с кем же еще?

А ведь всего три дня назад Майя Деви его похоронила, и труп был обезображен до неузнаваемости: изглодан аджиками, изъеден червями, обсижен мухами – когда несли его домой, следом вился целый рой, будто хвост кометы. “Это был не я”, – успокоил ее Маман Генденг. Эти три дня провела Майя Деви в глубоком трауре: она потеряла мужа, а незадолго до того похоронила дочь, Ренганис Прекрасную. Но все эти дни, пока ходила в черном, Майя Деви лгала себе, что ее близкие живы.

Ведь и старших сестер постигла та же участь, твердила она себе. Аламанда потеряла Ай, а Шоданхо как ушел искать тело дочери, похищенное из могилы, так и не вернулся. Адинда похоронила Товарища Кливона, но у нее остался Крисан.

И все равно Майя Деви была безутешна. По утрам, как всегда, готовила она завтрак – рис, овощи, закуски – на троих: для себя, Мамана Генденга и Ренганис Прекрасной. И ела в одиночестве, а две нетронутые порции выбрасывала. Точно так же и за ужином, три дня подряд.

Когда Маман Генденг был жив, незадолго до его ухода, они вместе делали вид, будто Ренганис Прекрасная рядом. Встречались за столом, ставили, как обычно, для дочери прибор, а потом выбрасывали еду. Теперь все это Майя Деви делала одна.

Совсем одна.

Но на третий день после смерти Мамана Генденга настал конец ее одиночеству. Снова было ей с кем разделить трапезу. Как и в предыдущие дни, села она, вся в черном, за стол, накрытый на троих – для нее, мужа и дочери. Но не успела даже попробовать рис, как открылась дверь спальни, вышел ее супруг и сел на свое обычное место. Майя Деви накладывала рис, а Маман Генденг помешивал соус. Ели оба молча, с аппетитом, как обычно. Только одно место пустовало, одна порция риса осталась нетронутой, но Майя Деви представляла, будто Ренганис Прекрасная здесь, за столом, – наверняка и Маман Генденг ей тоже мерещится. Лишь после ужина поняла она, что муж и вправду здесь. Тарелка его пустела, а на тарелке Прекрасной по-прежнему лежал рис. Майя Деви глядела на мужа, не веря глазам. Долго смотрели они друг на друга, и наконец Майя Деви прошептала почти неслышно:

– Это ты?

– Я пришел проститься.

Майя Деви приблизилась к мужу, дотронулась до него с величайшей осторожностью, будто он из воска и вот-вот растает. Провела пальцами по его лбу, коснулась губ, носа, подбородка и после этой робкой ласки уставилась на него с детским любопытством. Убедившись, что он живой и от него исходит тепло, подошла она еще ближе, обняла его. Маман Генденг обнял ее в ответ, погладил по волосам, ласково уткнулся в макушку, а Майя Деви плакала у него на плече.

– Пришел проститься? – переспросила она, заглянув ему в лицо.

– Проститься.

– Опять уходишь?

– Потому что я уже умер. И попал на небеса.

– А она?

– Буду за ней присматривать. Там.

Погладив жену по щеке и поцеловав в другую, вернулся Маман Генденг в комнату, откуда вышел, и прикрыл за собой дверь. В смятении глянула Майя Деви на дверь, на пустую тарелку Мамана Генденга, на тарелку Ренганис Прекрасной, полную риса, и снова на закрытую дверь спальни. В страхе кинулась она к двери, отворила, но никого не увидела.