Красота – это горе

И с тридцатью двумя верными солдатами вернулся он в джунгли – так началась их скучная служба, растянувшаяся на десяток лет. Чтобы хоть чем-то себя занять, они охраняли грузовики с контрабандой – торговец был их боевым товарищем, тоже сражался когда-то против японцев. Сам Шоданхо, понятно, ни за чем не следил, за все отвечали тридцать два солдата. А Шоданхо или искал в джунглях пещеры, где удобно медитировать, или удил рыб-попугаев, или  отрабатывал боевые приемы. Он научился внезапно исчезать – сам изобрел эту технику – и так же внезапно появляться.

Придумал он этот прием давно, еще в те времена, когда был настоящим шоданхо в Халимундском дайдане, – Шестнадцатая японская армия тогда захватила Яву. Было ему в ту пору двадцать лет, и его осенила вдруг блестящая мысль: бунт. Первым, с кем он поделился, был Садрах, шоданхо в том же дайдане, его друг детства. Служить они начинали вместе, в Сэйнэндане, молодежном учебном полку, организованном японцами. Когда была создана армия ПЕТА[43], вместе ездили в Богор на учения и в звании шоданхо вернулись в Халимунду, где каждого назначили командовать шоданом. Теперь он надеялся привлечь друга и к бунту.

– Ты сам себе могилу роешь, – сказал Садрах.

– Неужто японцы ехали в такую даль затем лишь, чтобы меня закопать?! – усмехнулся Шоданхо. – Будет что рассказать моим детям и внучатам!

Он был самым юным шоданхо в Халимунде, к тому же самым худосочным. Однако прозвище Шоданхо, Командир, дали ему одному, и когда план мятежа был наконец готов, восстание возглавил он. Восемь других шоданхо, каждый со своим буданхо, тоже обещали помочь, а двое худанхо давали советы. Дайданхо узнал о плане, но предпочел не вмешиваться. “Я не могильщик, – сказал он, – тем более себе самому”.

– Значит, дайданхо, могилу я и сам для вас вырою, – ответил Шоданхо и проводил его с тайного собрания до дверей. А как только он вышел, сказал остальным: – Он скорее сгниет за письменным столом.

Он развернул грубо начерченную карту Халимунды и, обозначив районы, занятые японцами, символом войск кауравов, а свободные – знаком пандавов, напомнил:

– Даже Бхишма[44] может умереть, и даже Юдистира способен солгать; смерть грозит каждому из нас, и в борьбе за жизнь все средства хороши, даже ложь. – В детстве дедушка рассказывал ему о воинах-героях “Махабхараты”, и, видя его боевитость, люди говорили: “Его бы в командиры Шестнадцатой армии!”

Полгода шли тайные советы, пока наконец повстанцы не созрели для бунта. Пересчитали оружие и боеприпасы, продумали план отступления, наметили цели на случай, если удастся захватить Халимунду. Разослали вестовых, чтобы заручиться поддержкой соседних дайданов. К началу февраля все наконец было готово; восстание назначили на четырнадцатое.

– Может быть, я не вернусь, – сказал Шоданхо, когда пришел проститься с дедом. – Или домой привезут лишь мой остов.

Накануне восстания взял он пистолет и патроны, проверил, у всех ли есть в аптечках лекарства на случай, если придется скрываться. Попросил торговца по имени Бендо, которому помогал переправлять через границу тиковое дерево, запасти для партизан провизии. Встретился с регентом, мэром, начальником полиции, предупредив их, что четырнадцатого февраля будут “учения” для всех солдат ПЕТА в Халимунде, и попросив не мешать. Он понимал, что их могут выдать.

– Много будет нынче, – сказал он в половине третьего накануне восстания, – работы у могильщика.

Мятеж начался с обстрела штаба Кэмпэйтай, японской военной полиции, в гостинице “Сакура”. Тридцать человек были казнены на футбольном поле: двадцать один японец (солдаты и чиновники), пятеро полукровок и четверо китайцев-коллаборационистов. Тела их сразу же оттащили на кладбище и без всяких церемоний свалили перед домом могильщика.

Местные жители восстание не поддержали. Запершись в домах, они ждали еще худших бедствий – наверняка японцы пришлют подкрепление и никого в живых не оставят. Но мятежники ликовали. Они сорвали Хиномару, японский флаг, и на его место водрузили свой. Колесили на грузовике по городу с революционными песнями и призывами к свободе. С приходом ночи они исчезли, будто их поглотила тьма. Они понимали, что весть о бунте скоро дойдет до японцев – может быть, вся Ява уже знает – и на рассвете прибудет подкрепление.

– После этой заварухи, – сказал Шоданхо, – придется нам уйти из Халимунды, пока не прогонят японцев.