Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики

В качестве его причины он обсуждает «гипотетический переход доминирования в высшем зрительном восприятии от левого полушария к правому». Проанализировав рисунки и картины 55 художников XIV–XX веков (6162 портрета), Хуфшмидт обнаружил у 44 из них предпочтение левостороннего поворота изображаемой головы; он отмечает также, что у некоторых мастеров-левшей заметна тенденция к правосторонней ее ориентации. По данным Хуфшмидта, положение головы на портретах зависит от пола изображаемого человека, но этот автор не приводит количественных изменений в двусторонней асимметрии, связанных с временем создания портретов. Следует упомянуть еще один интересный результат проведенного им анализа эскизов и рисунков: оказалось, что у художников-правшей существует четкая тенденция более тщательно прорабатывать левую сторону наброска. Кроме того, как профессионалы, так и любители без специального художественного образования весьма склонны начинать рисунок или эскиз с левой стороны листа бумаги. Некоторые данные Хуфшмидта о работах леворукого Леонардо да Винчи указывают на противоположную тенденцию.

78. Hufschmidt H.J. (1980). Das Rechts-Links-Profil im kulturhistorischen Langssch-nitt. Arch. Psychiatr. Neryenkr., 229: 17–43.

79. Hufschmidt H. J. (1983). Uber die linksorientierung der Zeichnung und die optische Dominanz der rechten Hirnhemisphare. Z. Kunstgesch., 46: 287–294. Часть V. Сущность и видимость

Глава 12. Эстетическое значение демонстраций: несколько примеров из Папуа-Новой Гвинеи Э. Стратерн

Эстетика имеет дело с эмоциональными аспектами восприятия, а биология — с природой организмов и их выживанием в окружающей среде. Почему между этими, казалось бы, несравнимыми сферами должна существовать связь? Причина совершенно ясна: процесс адаптации и выживания организмов частично зависит от разного рода демонстраций, и именно в демонстрациях мы находим первые характерные черты эстетических конструкций и реакций на них. Материалы по двум сообществам нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи, где я работал с 1964 г., ясно свидетельствуют об этом. Для антрополога эти материалы интересны, в частности, тем, что они выявляют единение смысла и функции, или, иными словами, эстетики и биологии.

Дискуссии о зависимости между культурой и биологией ведутся в антропологии давно. Они нередко принимают облик политических споров, как например, при обсуждении «врожденного ума» этнических групп или пластичности форм доминирования. Эти споры относительно бесплодны, так как в них обычно противопоставляются полярные точки зрения: определяющую роль в поведении сообщества и отдельных индивидуумов приписывают либо их природе, либо воспитанию.

В своих усилиях очертить для себя некую законную область исследования антропологи, возможно, слишком рьяно настаивали на примате культуры над природой. Это, однако, чересчур односторонний взгляд, ибо сама культура-продукт эволюции человека и, наоборот, развитие определенных форм культуры оказало глубокое влияние на саму эволюцию. Эти формы, конечно, имеют значение для тех людей, которые их поддерживают; они имеют также долговременное биологическое значение.

Пример, лежащий вне сферы эстетики: в сообществах нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи нередко существует традиционный запрет на половые сношения в период, когда мать еще кормит грудью своего младенца. Местные жители объясняют это тем, что если произойдет совокупление, то сперма мужчины испортит молоко матери и ребенок, питавшийся таким молоком, вырастет хилым или даже умрет. Смысл запрета, таким образом, состоит в охране здоровья ребенка, что повышает его шансы добиться успеха в жизни. Если ребенок не выглядит цветущим, начинают ползти слухи, что его родители, вероятно, нарушали правило воздержания.

Мужчины, если у них есть возможность, прибегают к многоженству, чтобы нейтрализовать строгое послеродовое табу. В этом табу ясно просматривается сочетание сложившихся культурных обычаев и взглядов. Столь же очевидно и его биологическое обоснование. Цель запрета фактически сводится к тому, чтобы обеспечить оптимальные условия для развития детей и повысить их шансы на выживание. В этом примере нельзя не заметить параллель с эстетикой народов Папуа-Новой Гвинеи, обсуждаемой ниже. Смысл послеродового табу тесно связан с важными социальными ценностями, которые в свою очередь имеют явное биологическое измерение.