Читаем Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики полностью

Созданное художником-реалистом воспроизводит природу как она есть и представляет ее в виде соразмерного органического целого. В таком воспроизведении природы невозможно усмотреть никакого элемента творчества, поскольку элемент творчества можно найти не в неизменном синтезе природы как таковой, а в изменчивом воссоздании ее интерпретаций.

Когда художник творит, а не подражает, он самовыражается. Его произведения — не отражение природы, а новые явления действительности, ничуть не менее значимые, нежели явления самой природы.

' Посвящается Пьеро Дорацио.

' Ingo Rentschler, Inst. Med. Psychol., Munchen, BRD; Terry Caelli, Dept. of Psycho)., Queen's University. Kingston, Ontario, Canada; Lamberto MafTei, Istituto di Neurofisiol del Consiglio Naz. delle Ricerche, Pisa, Italia.


Глава 8. Обратим взгляд на искусство





Таким образом, изобретательный инженер, художник-творец и профессиональный «копиист» осуществляют три возможные формы созидательной деятельности. Творческое действо проявляется в работе как изобретателя, так и самобытного художника, имитатор же, будучи лишь воссоздателем, обслуживает уже существующее. Основой такого различия в деятельности служит, на мой взгляд, тот факт, что представления об окружающих нас вещах, основанные на информации от органов чувств, могут формироваться при участии разных мозговых центров и поэтому часто оказываются несходными между собой».

Особенно интересны два положения, выдвинутые Малевичем. Во-первых, творческое начало в искусстве представлялось ему вытекающим из переменчивого характера представления природы художником и не зависящим от различий между природой и душой. Во-вторых, он утверждал, что различное представление природы порождается активацией различных форм мозговой деятельности. Таким образом, воззрения Кандинского и Малевича были, очевидно, разделены эпохальным рубежом в развитии эпистемологии. Идеи Кандинского еще соответствовали кантовскому разделению чувствования и постижения, т. е. способности души подвергаться воздействию вещей самих по себе и способности ее действовать на основе чувствования [4]. По Кандинскому «предметно-изобразительное» искусство выражает чувствование, а

«неизобразительное» — постижение. В более позднее время восприятие понималось, по сути дела, как интерпретация предметного мира в понятиях уже накопленных мозгом знаний. Это привело Грегори [5] к представлению о том, что сознание «складывается из гипотез восприятия и понимания», причем «наша действительность формируется из личных перцептивных гипотез и всеобщих концептуальных гипотез». Это уже новая эпистемология, и если рассмотреть в ее контексте эстетику Малевича, то создается впечатление, что творческий элемент в искусстве, согласно Малевичу, связан с созданием новых форм действительности, а не с различием между произведениями искусства и физическими предметами. Ниже мы попытаемся показать, что эту примечательную идею подтверждают недавно полученные данные о функциях и кодирующих свойствах воспринимающего мозга, и в особенности зрительной системы человека.


Восприятие как конструкт сознания


Чтобы глубже вникнуть в изучаемый предмет, необходимо лучше разобраться в природе восприятия. И тут важнее всего отметить, что современные теории подчеркивают активную природу восприятия, которое связано с поиском наилучшей интерпретации сигналов, приходящих по афферентным нервным путям [5]. Это возрождение кантовской концепции восприятия произошло сравнительно недавно. В XIX веке Гельмгольц хотя и признавал наличие бессознательной коррекции нашего видения физических объектов, но все же подчеркивал сходство глаза с фотокамерой. Такое представление о пассивной и неискаженной передаче физических стимулов было типично для эмпирического подхода к проблеме восприятия. Считалось, что структура воспринимаемых объектов отображается сознанием в степени, определяемой предшествующим опытом. С этим взглядом согласовывалось и представление о том, что восприятия складываются в результате суммации ощущений и идей, а идеи — это отпечатки прошлых ощущений. Такой «атомизм восприятия», видимо, подкрепляется и успехами атомистической концепции в физике и химии [6].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология