Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности

Что вы скажете о зависти к чужой красоте? Потому что мне показалось, что вы хотите сказать, что любовь – это средство, дающее нам возможность увидеть, но ведь бывает и завистливое восприятие красоты – я это видел. Значит ли это, что в каком-то смысле это не настоящее восприятие красоты или в данном случае мы говорим о разных видах красоты?

Когда мы видим чью-либо красоту, мы можем по-разному отреагировать на нее: мы можем позавидовать ей, а можем ею восхититься; можем остановиться, пораженные этой красотой, с чувством благодарности за то, что нам было открыто. Что касается зависти – это очень любопытное чувство, потому что, с одной стороны, это состояние ума, которое далеко не беспристрастно, оно не созерцательно в тот момент, когда ранено чьей-то красотой, потому что в этот самый момент, вместо того чтобы видеть красоту, мы сравниваем ее с самим собой. Это обращение к самим себе.

С другой стороны, в зависти есть один очень интересный момент: мы всегда завидуем той или иной черте, которой, как мы чувствуем, не хватает нам самим. Но мы никогда не захотели бы полностью поменяться местами с другим человеком. Мы думаем так: «Как бы мне хотелось такое же красивое лицо, как у тебя, но не такого же мужа». Или: «Вот бы мне твое телосложение, ты настоящий Аполлон! Но твою работу я бы не хотел».

Поэтому в зависти проявляется очень жестокое отношение, когда мы готовы лишить другого человека его, возможно, самого милостивого, самого драгоценного дара Божьего и оставить его с тем, что трудно, тяжело, что, так или иначе, уродливо. Я думаю, что нужно все время воспитывать в себе – не в других, других мы воспитываем очень легко, – умение видеть хорошие условия, в которых живет другой человек, его счастливые отношения, красоту другого человека с позиции радости и чуда.

В своей последней беседе я собираюсь привести интервью с французским певцом Жаком Брелем. Он был некрасив, и один очень настойчивый журналист долго беседовал с ним о том, как Жак справляется со своим уродством. Я не буду приводить это интервью сейчас, потому что мне и так достаточно трудно вести этот разговор, не помешав хотя бы небольшому отклику, который я могу получить от вас.

Наше отношение к красоте очень двойственное. Когда вы говорили о зависти, я подумал и о других реакциях на красоту. В житиях святых есть рассказ о духовном наставнике, который как-то шел со своими учениками, и, когда они выходили из города, им встретилась невероятно красивая блудница, обычная проститутка, но необыкновенной красоты. Ученики накрыли головы плащами, чтобы не впасть в искушение, но они попались на другое искушение. Они закрыли лица, чтобы не видеть женщину, но оставили отверстие, чтобы видеть своего наставника и узнать, что он сделает, когда увидит эту женщину. И они увидели, как он смотрит на нее с выражением созерцательного восторга. Когда женщина прошла мимо и ученики почувствовали себя в безопасности, они спросили у него: «Как ты мог смотреть на эту женщину? Она же блудница!» А он им отвечал: «Я не видел блудницу, я видел невероятную красоту, которую Бог даровал этой женщине».

Такой свободы – не смотреть на все только относительно себя самого: «О, это опасно!» или «Ох, как мне хотелось бы обладать той или иной чертой» – мы должны добиваться, прежде всего, в нравственном отношении. И я вернусь к этому в следующий раз, потому что чувствую, что во всем, что мы можем сказать о красоте и о нашем отношении к ней, есть не только психологическое или метафизическое, но и нравственное содержание. Есть красота, которая абсолютна, а есть то, как мы превращаем ее во зло, потому что зло есть в нас, а не в ней самой.