— Неужели же я — такая? — потрясенно спрашивала девушка, разглядывая набросок. — Неужели?
Прикрытая шерстяным пледом, она плакала через несколько минут на плече у Епифанцева.
— Мне от тебя ничего, ничего не надо… — всхлипывая, твердила Клавдия. Потом, смахнув согнутым пальцем слезы со щек, счастливо вздохнула и несколько минут сидела на топчане, не шевелясь. Дыхание ее стало тихим и спокойным. В окно косо скользнул тяжелый оранжевый луч закатного солнца.
— Ну, ложись… — вдруг прошептала она.
— Зачем? — испугался Епифанцев.
— Покоя у тебя внутрй нет. Чую я — нет внутри покоя. Укачать тебя хочу…
Он послушно лёг и прижался к её горячему телу, как ребёнок к матери. Она притянула его голову к себе на грудь и стала перебирать волосы, в которых седина была незаметна.
И он, убаюканный ее тёплым голосом, похожим на пенку от топлёного молока, уснул рядом с ней, впервые за столько лет не одинокий, умиротворённый и счастливый… Уснул, лицом к лицу, ловя её свежее молодое дыхание и бессознательно ощущая сладкое прикосновение её сильных налитых грудей и шелковистого лобка.
И в этом счастливом сне, в полном душевном покое, где-то глубоко внутри у него рождалось и, словно родниковая вода из глубины земной, подымалось новое желание — желание Женщины, желание новой жизни…