Красота

Дело в том, что, воплощая в себе творческий (а не потребительский!) интерес, эстетическое суждение на самом деле (независимо от степени идеалистической превратности толкования проблемы) не связано ни с какими представлениями о практической цели как о цели потребительской в любых ипостасях потребления. Гегель, разъясняя точку зрения Канта, писал: «Эстетическое суждение предоставляет внешнему предмету существовать в его для-себя-бытии и проистекает из такого интереса к предмету, когда он нравится ради самого себя и ему позволяют обладать своей целью в самом себе. Это важная мысль [...]» 2 Между тем понятие блага, с которым традиционно соединялось домарксистское представление практической цели, неизменно предполагало присвоение объекта. Движение к объекту как к «содержательной» цели здесь всегда связывалось с желанием его получить, овладеть им, так или иначе использовать объект. И это естественно, ибо всякие содержательные — полезные, нравственные, политические и все другие практически преследуемые человечеством — цели есть в конечном счете цели «потребительские», «эгоистические», независимо от того, один человек является потребителем или свой потребительский «эгоизм» здесь проявляет пусть даже самое прогрессивное общество в целом.

Эстетическое отношение — единственное в своем роде «формальное» отношение к предмету или к мирозданию, в котором нет потребительского (в вышеуказанном смысле) оттенка. Нет потому, что суть эстетического отношения связана не с потреблением в любой его форме, но, напротив, с созиданием. И Кант по-своему был совершенно точен, когда, подчеркивая особенность этого отношения, утверждал, что суждение о красоте, в котором присутствует хоть малейший интерес (в смысле потребительского интереса), «очень пристрастно и не есть чистое суждение вкуса» 3.

Иное дело, что, определив истинную специфику внешних признаков суждения вкуса, Кант не сумел открыть всей истины. И не столько вследствие сугубой «аналитичности» своего метода исследования (как это полагает, в частности, В. Асмус), сколько просто потому, что решение проблемы требовало недоступного кантовскому времени понимания человеческой субъективности не как одного лишь стремления к потреблению — к приятному или к благу, — но как стремления к практическому творчеству, к созиданию. Проблематика материального творчества в то время не стала еще достоянием философской мысли. А без понимания цели как цели созидательной эстетическое отношение иначе, нежели отношение «незаинтересованное» и практически «бесцельное», определить было действительно невозможно.

Кантовский «формализм» имеет и еще один аспект, особенно охотно используемый в течение последних ста лет формалистическими течениями философии и эстетики. Он связан с исследованием исключительного внимания эстетического суждения к форме. Представляется, однако, что и здесь Кант, хоти и дал пищу бесчисленным кривотолкам, в действительности весьма точно, по при этом столь же внешне (имея в виду невозможность осознать в ту пору подлинную суть эстетического восприятия) охарактеризовал, сам не отдавая себе в том отчета, специфическую особенность именно творческого отношения к действительности. Ведь творящий человек (на что со всей определенностью указывал Маркс) творит так же, как «творит» вся природа — он изменяет лишь форму вещей. Всякое материальное творчество есть формирование того или иного данного жизненного материала. И этим творчество принципиально отличается от потребления, цель которого не в формировании материала, но в использовании, усвоении, поглощении содержания.

Творчество — всегда есть изменение старой и поиски новой формы, выявляющее новое содержание, будь это творчество художника, творчество архитектора, творчество конструктора или, наконец, народных масс, творящих новое общество. Это творческое формирование материала в любой области деятельности протекает, как мы знаем, не своевольно, но лишь в совершенно определенном направлении, в направлении практического выявления закономерных, гармонических взаимосвязей объекта. Иначе творчество уступает место насилию и разрушению. Непосредственное ощущение в творчески преобразуемых явлениях и процессах объективно проявляющихся гармонических связей и вызывает в нас переживание новой, рождающейся в творчестве красоты создаваемого.