Красота

Можно сказать, следовательно, что собственная сущность особого непосредственного восприятия, способного не просто фиксировать внешние стороны действительности, но и проникать в глубь явлений, раскрывая в них внутренние, гармонические взаимосвязи — та собственная сущность, которая позволяет выделить это восприятие и определить сто именно как эстетическое, — заключается в его образной специфике. Эстетическое восприятие и в искусстве и вне его есть образно-непосредственное восприятие.

Гегель в «Лекциях по эстетике» со свойственной ему четкостью фактически охарактеризовал эстетическое восприятие именно как образное восприятие (в современном значении этого понятия), хотя и преподнес его в контексте соответственно с общей своей концепцией красоты природы.

«[...] При созерцании прекрасного предмет не должен являться нашему умственному взору как мысль или представлять собой — в качестве предмета мышления — чего-то отличного от созерцания и даже противоположного ему. Не остается ничего другого, кроме того, что предмет существует для внешнего чувства, и в качестве подлинного способа рассмотрения прекрасного в природе мы получаем чувственно осмысленное (sinnvoll) созерцание природной формы.

„Sinn“ есть именно то чудесное слово, которое само употребляется в двух противоположных значениях. Оно обозначает, во-первых, органы непосредственного восприятия, но, кроме того, мы называем „Sinn“ значение, мысль, всеобщее. С одной стороны, „Sinn“ соотносится с непосредственно внешним аспектом существования, с другой — с внутренней сущностью этого существования. Чувственно осмысленное рассмотрение не отделяет друг от друга эти стороны, а, идя в одном направлении, оно содержит в себе также и противоположное направление и в чувственно непосредственном созерцании схватывает одновременно сущность и понятие» 13.

Но если эстетическое восприятие мы определим как образное восприятие, позволяющее непосредственно в образе ощутить собственную сущность и закономерную взаимосвязь явлений, а художник, создавая особые художественные образы, также имеет целью вскрыть в образной форме глубинные закономерности действительности, то различие в функциях обычного эстетического восприятия и эстетического сознания художника будет определяться творческой, созидательной активностью последнего. Кант определял это различие между обыденным эстетическим восприятием и эстетическим сознанием художника как различие между «вкусом» и «гением»14.

Обычное эстетическое восприятие дарит нам радость ощущения красоты лишь тех явлений, в которых оно оказывается способным непосредственно воспринять глубинную сущность и в этом акте непосредственного открытия как бы приобщает нас ко всеобщей, гармонической взаимосвязи явлений. Творческое эстетическое сознание художника способно не просто ощутить всеобщую взаимосвязь в том или ином данном реальном более или менее случайном явлении, но и творчески преобразовать явление действительности, создав новое, художественное явление. Оп не только познает в образной форме действительность, но и с помощью творческой фантазии создает художественный образ, где все явления приобретают особую, не свойственную реальным явлениям существенность, позволяющую зрителю, читателю. слушателю необычайно ярко воспринимать их глубинный, обычно скрытый смысл, их внутренние закономерные гармонические взаимосвязи. С элементарными примерами подобного преобразования мы уже встречались, касаясь особенности художественно-образного отражения различных сторон действительности.

Теперь обратимся еще раз к законам формальной красоты. Выше мы рассматривали эти законы только как специфические законы художественного творчества. Таковыми они и являются в качестве чисто профессиональных требований художественной образности искусства. Однако сейчас, отметив, что и вне искусства, вне собственно художественного творчества эстетические восприятия и представления отличаются от обычных именно образностью, мы имеем все основания спросить: а не распространяется ли действие этих законов и на любые эстетические переживания?

Когда мы, например, ощущаем красоту формы, мы образно воспринимаем ее цельность, ее единство, непосредственно угадывая всеобщую закономерность единства формы, свойственную всему предметному миру, то есть то самое, что должен выявить художник в соответствии с требованиями формальной красоты искусства. Если мы получаем эстетическую радость от «красивого» расположения предметов, скажем, случайно сложившегося на столе натюрморта, то тем самым фиксируем не просто их физическое расположение в пространстве, но определенную поразившую нас композицию, в которой нам удалось образно ощутить всеобщее многообразное и многоплановое единство явлений действительности.